семье родом из Гранады. В этой семье не было детей. Выполняя последнюю волю своих предков, они передали дом братству францисканцев-салезианцев в качестве дома отдыха для престарелых священников и больных членов братства. Хорошо сохранился украшенный назарийской изразцовой плиткой и полной коллекцией местной керамики дворик. Ковры, мебель из орехового дерева и камин главной гостиной – яркие образчики работ ремесленников Ронды в чисто кастильском стиле. И опять-таки сад – цветник на краю пропасти, подвисший в воздухе по воле человека и благодаря стараниям францисканца-долгожителя дона Хулиана де Висенте и Миланес. Отсюда же открывается великолепный вид на уже известное нам сооружение города – Новый мост, которым мы любуемся в лучах заходящего солнца.
Мы покидаем «вечно свежую розу» (Хеадо Диега) – город-сказку, город-мечту, мистерию, созданную руками, умом и духом многих народов и поколений. Завтра Ронда снова божественно пробудится к жизни под шуршание листвы деревьев от легкого ветра, дующего со стороны Тахо, и волшебную музыку Гвадалквивира.
«Столичное качество строительства», №1 2007
Марокканское соло
Муна
Я еще пребывал в полузабытьи, когда протяжная песнь муэдзина позвала на первую молитву. Рядом со мной лежала Муна. Ее цвета вороного крыла волосы были разбросаны по подушке, темные, как южная ночь глаза, слегка приоткрыты. Через несколько мгновений первые лучи солнца скользнули по ее гладкой и неправдоподобно белой для берберки коже. На округлой груди, пытаясь сопроводить причудливую цепочку из мелких родинок, мелко задрожали золотые зайчики. Муна была главным украшением комнаты шикарного отеля, которую я снимал на ее имя уже несколько ночей подряд, хотя по соседству у меня было отличное бунгало в отеле «Салам», расположенном в самом престижном районе Агадира. Но таковы местные законы: марокканская женщина, равно как и мужчина, не имеет права зайти в ваши покои, и за этим зорко следят секьюрити всех гостиниц без исключения. Они двигаются как тени: их не видно, они видят все. Магриб – дело тонкое…
Я отворил деревянные ставни с прорезями в виде восьмиконечных звезд, и яркий утренний свет залил ставшие уже привычными оштукатуренные розовой известью стены, кованые танжерские светильники с узорами из полумесяцев, один из которых застыл под голубым арочным сводом, импрессионистские по оттенкам красок ковры из сисаля и шерсти, полотняные подушки с геометрическими рисунками из пальмовых листьев и сосновых шишек, глиняные кувшины из Эр-Рифа… Всякий раз оглядывая интерьер, я думал о том, что он вполне достоин внимания Ива Таралона или Жана-Луи Риккарди и фотокамеры Альберта Уотсона.
Мы с Муной завтракали круассанами и соком, сидя за столиком с выгнутыми ножками из легкой стали, сделанным в Касабарате.
– Я останусь тебя ждать здесь, пока ты не поймаешь свою акулу, – сказала она, лукаво прищурившись и трогая себя