Дневник Луция Констанция Вирида – вольноотпущенника, пережившего страну, богов и людей
и тогда приходилось вмешиваться Арминию, выпроваживая ретивого возглашателя, желавшего прослыть еще и драчуном.
Когда очередь дошла до Хельги, в начале третьего дня, многие уже подзабыли, с чего начался диспут, другим надоели сами выступления, а иные хотели бы поблагодарить куриона за возможность высказаться; словом, перед тем, как ей подняться на каменный помост, начался обычный базарный сыр-бор, который и должен происходить на форуме. Центурион снова вмешался, навел порядок и только затем пригласил супругу. Не сказать, чтоб Арминий был слишком доволен ее появлением перед слушателями, но виду старался не подавать, впрочем, прекрасно понимая, что слишком многое и так написано у него на лице.
«Не хочу случайно обидеть кого-нибудь своими словами, – так начала Хельга речь, – но… еще раз просите меня. Я должна сказать нечто важное».
На какое-то время наступила тишина, будучи первой оратрикс, Хельга оценивающе осматривала публику, а та в ответ столь же внимательно разглядывала ее. Наконец, продолжила:
«Я понимаю, почему вы отказались от христианского бога. Он действительно чужд нам, его обычаи странны, а законы противоречат нашим. Он требует жертв, которых мы не понимаем, во имя того, что нам чуждо. Христиане запретили театр, пытались уничтожить библиотеку, требовали непрерывных молитв и воздержаний, но ни разу не указывали, что их этот путь приведет к богу, хоть какому из троицы. Но и наши старые боги, простите еще раз, не примут нас. Может, они ушли, может, оглохли и ослепли, а может их просто не стало. Потому я говорю, не стоит молиться тем, кого мы сами когда-то отвергли, погнавшись за большей праведностью. Нам следует думать о будущем наших детей и их детей, о будущем нашего рода, а не только об урожае, налогах, Риме и всем прочем. А будущее выходит таково, что молиться нам надлежит уже сейчас не Христу или Сатурну, но Тенгри».
У нее переспросили, кого она имеет в виду, Хельга объяснила.
«Бог гуннов? – возмутилась толпа. – В преисподнюю их! И ты прочь, уходи с помоста!»
Хельга пыталась возражать, но ее перестали слушать, курион вмешался, попросил супругу Арминия покинуть помост. Та подняла голову, но не сдвинулась, подождала когда толпа хоть чуть утихомирится. В просвете между сполохами криков, она воскликнула:
«Тенгри будет над нами, и никто другой. Гунны пришли навсегда, они не уйдут, а изгнать их не могут даже все германские племена, все варвары этого мира. Если мы хотим выжить, нам придется склониться. Я подаю вам пример».
И с этими словами она взяла на руки и подняла ввысь своего малыша. Германика. Его голову натуго перетягивала пестрая лента.
Народ будто обезумел. Подоспевший Арминий увел супругу подобру-поздорову прочь, однако, еще долго толпа не могла успокоиться, а когда сотник вернулся, многие начали пенять ему самодурство жены и слабоволие, варваром решил стать, Рим и прежде платил дань варварам,