из моды широченные брюки, прозванные в народе парашютами. И все же, как по-другому прикажите смотреть на человека, который мог говорить не только голосом председателя местного райисполкома, но и голосами куда более высокопоставленных товарищей как республиканского, так и всесоюзного масштаба.
Со времени установки в Яшиной студии громоздкого «Телефункена» Бобруйск охватила новая мода. Особым шиком стало считаться изготовление звуковых писем для дальних родственников и знакомых, на которых с праздниками и юбилеями их поздравляли известные всей стране люди.
Яша такую работу любил, а заказчик заранее обхохатывался, представляя, как его адресат получит поздравление, поставит диск на проигрыватель, а там Аркадий Райкин со своим неповторимым голосом: «Здравствуй, дорогой друг! Передаю тебе привет из города Бобруйска, где живут евреи разных национальностей». Или чуть позднее входящая в моду Эдита Пьеха со своим эротическим: «Если я тебья сама придумала – встань таким, как я хочью». Или, на худой конец, поздравление с особым кавказским акцентом от подвергнутого идеологической обструкции вождя народов, которого бобруйская интеллигенция ласково называла Коба-Патрошитель.
Для Яши подражание разнообразным голосам было не работой, а истинным наслаждением, которому он посвящал себя целиком. Так что формула: «любой каприз за ваши деньги» в студии звукозаписи обретала свои зримые черты не только в плановом порядке или в рамках социалистического соревнования с фанерным фотоателье, расположенном у входа на рынок, но также и в нерабочее время в результате частной договоренности между исполнителем и особо уважаемыми клиентами.
Но ценили Яшу не только за это. Его творческий багаж был настолько велик, что теплыми летними вечерами на одной стороне «Бродвея» там, где допоздна работала забегаловка «Пиво-Воды», он голосом Лемешева исполнял какую-нибудь неаполитанскую песню – чаще всего по просьбе опохмеляющихся это было знаменитое «Скажите, девушки, подружке вашей…», – а затем переходил на другую сторону к чугунной ограде сквера и по-шаляпински, басом выдавал арию из композитора Гуно: «Сатана там правит бал, там пра-а-а-вит бал».
Ему аплодировали, за ним ходили стайки поклонниц, а он милостиво принимал знаки внимания и пел на бис до тех пор, пока какой-нибудь некультурный гражданин, предпочитавший спокойный сон разбушевавшемуся сатане, решившему править бал в городе Бобруйске, не вызывал дежурный наряд милиции, и стражи порядка требовали прекратить безобразия, резонно полагая, что никакого Гуно нет в природе, потому что у приличного композитора не может быть такой странной клички.
И всё, кроме милиции, разумеется, у Яши было хорошо, пока в городе не появлялась тетя Софа. Но отдавать без боя пальму первенства какой-то там заезжей «столичной штучке» – нет, уж, увольте.
Как родилась у ревнивого Яши