он дома!
У меня такой опыт связан, естественно, с церковью; и если бы мне не случалось зайти в православный храм где-нибудь на чужбине, думаю, что чувство дома, во всей его полноте и отрадности, так и осталось бы мне незнакомым. Только в храме, где курятся кадила и потрескивают свечи, где гудит бас диакона и мерцают оклады икон, где взлетают под купол распевы церковного хора, – только в храме и понимаешь (уже не рассудком, а всем существом), что истинный дом – это вовсе не стены, не кровля, не кухня с плитой и не спальня с кроватью; нет, дом – это чувство, что ты не потерян и не одинок в этом мире и всё, что с тобой происходит, имеет задачу и смысл. Дом – это чувство причастности к тайне, величию и глубине, или, выражаясь совсем уже коротко, истинный дом – это Дух, который конечно же, дышит, где хочет, но здесь, в стенах храма, дыханье Его ощутимей всего…
Вернусь к описанию собственной жизни и того, как тема дома продолжала звучать в ней. Дачи, которую в смутные годы нам пришлось бы оборонять от бомжей, у нашей семьи никогда не бывало, но у нас был дом, в котором мы жили и который тоже испытывал невзгоды и тяготы смутного времени. Этот дом цел доселе, и мы в нём доселе живём: в год, когда пишутся эти строки, исполняется сорок восемь лет нашего пребывания на Бушмановке, в доме номер двадцать четыре. Поэтому я просто обязан подробнее описать главный дом своей жизни. Как в семилетием возрасте я зашёл в этот подъезд, так до сих пор вхожу-выхожу из него. Мало того что сын с дочерью выросли здесь, так теперь вот и годовалую внучку Анюту случается подносить к окну, показывая ей зимний двор: «Вон, смотри, дерево… А вон птица…» А Анюта знай смотрит смышлёными карими глазками и задумчиво произносит: «Ага-а…»
Каков же наш дом? Он двухэтажный, кирпичный, с двускатною крышей, на восемь квартир. Его построили в 1964 году: мы с ним почти ровесники. Возводили его как жильё для сотрудников психиатрической больницы – на её территории дом и расположен, – но теперь в нём живут в основном пенсионеры.
Ещё в сравнительно недалёкое время – четверть века назад – это место считалось деревней Бушманов – ка. И хоть теперь нас приписали к Калуге, черты деревенской жизни сохранились и в доме, и в его окружении. По утрам слышно, как хрипло кричат петухи и как собаки из-за заборов облаивают прохожих; зелень садов окружает дома, а футбольное поле, расположенное рядом, чаще служит не для игры, а для выпаса коз и коней.
А птицы? Да один перечень птиц, прилетающих к нашему дому, кормящихся по окрестным садам и оглашающих их своим свистом и щебетом, занял бы много места и времени. Здесь, по сути, целый орнитологический парк: как-то, взявшись перечислять всех, кто к нам прилетает или хотя бы пролетает над нашим домом, я насчитал тридцать два вида птиц.
Есть и ещё особенность здешней жизни, до сих пор роднящая нас с деревней. Это многочисленные сараи и погреба, которые здесь нагородили жильцы больничных домов. Согласитесь, что обитатель современной городской многоэтажки вряд ли может позволить себе роскошь спуститься