куда уползет, принялась размышлять, что еще можно сделать. Почему ему так плохо без глушилок? Ах да, обадейцы же телепаты – а, наверное, раз тут такая сильная ноосфера, что даже обычные люди ее чувствуют, для обадейца она должна быть невыносимой. Небось, поэтому он и морщился… Ну и что из этого? А, так, может, его и позвать по-другому?
Осененная идеей, я как могла низко наклонилась к обадейцу и изо всех сил громко подумала: «Вартасар! Эй! Вы меня слышите?!»
В ответ, на фоне уже немного утихших эмоций туристов, я уловила слабый и довольно жалобный эмоциональный всплеск. Я продолжила мысленные крики. На этот раз эмоциональный всплеск стал отчетливей, хотя жалобности в нем не убавилось: примерно такие эмоции я испытывала, когда не поступила в институт, но сам Вартасар по-прежнему не шевелился и не говорил. Устав громко думать, я отвлеклась от него и попыталась понять, что происходит с туристами. Судя по всему, теперь они щупали стены.
– Мы стоим в начале коридора, – сообщал чей-то противный голос, не иначе, любителя ночных дискотек. – Дальше там полно всяких ответвлений, а через десять шагов коридор раздваивается.
– Лабиринт, – прошептала Уби. – Нет, сейчас трогаться с места не будем, иначе вообще не найдемся. Должен быть способ ориентировки, мыши сказали, что заблудиться в лабиринте сложно. Щупайте стены – может, нащупаете какие-то стрелки или знаки! Лиана, как Вартасар?
– Пока не в себе, – уныло отозвалась я. Вокруг поднялось шуршание: туристы продолжили щупать стены…
Сколько мы провели времени в заточении, я не знала, но мне показалось, что прошло не меньше трех часов. За это время мы успели исследовать все ближайшие стены, полы и потолки и ничего не найти, а также понять, что сумочка не работает и обадеец в себя приходить не собирается. Темнота каким-то образом съедала и звуки, так что постепенно затихли все разговоры, а кто говорил, тот делал это шепотом. Эмоциональный фон тоже потух, превратившись в тоскливое ожидание чуда. Я, скрючившись, сидела на полу рядом с обадейцем и иногда вяло тыкала его пальцем или мысленно звала без большой, впрочем, надежды. Ко мне подползла Сашка и прошептала:
– Лианк, держи, твоя доля еды. Мы нашли у кого что было – шоколадки, печенье – и разделили на всех.
Я без интереса взяла дольку шоколада и полпеченьки. Есть от страха совсем не хотелось, но я принялась вяло жевать. Сашка с шорохом уползла, а я, мерно двигая челюстями, вдруг совсем расстроилась. Может быть, на меня повлиял ребенок, рыдающий в другом углу, хотя я уже успела немного привыкнуть не очень реагировать на чужие эмоции, а скорее всего, мне хотелось поплакать и самой. Уткнувшись головой в плечо неподвижного Вартасара, я заревела от жалости к себе, к нему, к туристам, и в целом от полной безвыходности. Еще у меня почему-то мелькнула мысль, что если бы было светло, наша поза была бы хорошей иллюстрацией к сказке типа «Спящая красавица», и я почти преднамеренно пролила на лицо обадейца несколько слез.
И тут моя «Спящая красавица» снова дернулась, набрала полную грудь воздуха и заорала надсадным голосом:
– Где