видите, что цвет моего лица сегодня слегка бледноват. А я не могу с таким лицом посещать рестораций. Это же очевидно!
– Хм, ну тогда, может, сходим на показ какой-нибудь фильмы? В темноте зала ваша бледность не будет столь заметна.
– Ах, Дмитрий Михайлович, довольно нехорошо с вашей стороны делать мне такие намеки. В любом случае и этот вариант исключается – вы же видите, что форма моей прически слегка скошена, что, конечно же, отразиться на моем силуэте в целом. Это же очевидно!
– Тогда я приглашаю вас ко мне на ужин. Я живу один, и ваша бледность и прическа не сделают меня несчастным.
– Ах, Дмитрий Михайлович, это конечно мило с вашей стороны, но вы же видите, что у меня не очень удачный маникюр, с которым просто не приемлемо ходить по гостям. Это же очевидно!
– Ну хорошо, Лидия Петровна, давайте тогда проведем этот вечер у вас. У меня как раз имеется бутылочка коллекционного вина.
– Ах, Дмитрий Михайлович, это конечно хорошо, что вы позаботились о напитках, но вы же видите, что у меня ресницы на одном глазу накрашены немного не равномерно? А я не могу с таким макияжем принимать гостей. Это же очевидно!
– Что же мне делать, Лидия Петровна? Когда же я буду иметь честь, наконец, провести с вами вечер?
– Ах, Дмитрий Михайлович, я, право, не могу вам ни чего обещать. Вы же видите, что я не могу встречаться с вами, когда у меня такие неприятности. Это же очевидно!
– Ну хорошо, Лидия Петровна. Я позвоню вам завтра. Надеюсь, что удача улыбнется мне. До свиданья!
– До свиданья, Дмитрий Михайлович. Все может быть – это же очевидно!
Чужая Машенька
– А если я так? – Павел Семенович как следует разбежался с лестницы и, подпрыгнув, вдарился всем своим тщедушным весом о запертую дверь.
От такой силы удара дверь даже не дрогнула, тогда, как Павел Семенович рикошетом отлетел на приличное расстояние, и распластался на лестнице этажом ниже.
– Хм… – удрученно пробормотал Павел Семенович, почесывая разбитое в кровь лицо. – Как же так-то?
Он на четвереньках поднялся на свой этаж, подполз к двери, и тихонько стучась в нее лысой головой заскулил:
– Машенька, золотце моё, ну пусти меня грешного!
– Пшел вон, старый кобель! Убирайся! – раздался из-за двери истеричный женский голос.
– Но Машенька, но как же так? Это ведь я же! Твой медвежонок Павлушенька!
– Я сказала – убирайся, поганый развратник! Что бы духу твоего тут больше не было!
– Но за что же, Машенька? Ведь я же тебя так люблю!..
Павел Семенович сел на пол, прижался спиной к двери и схватился за голову. Его мутило после давешних возлияний и неудачного прыжка.
– Чертовщина какая-то! – пробормотал он и легонько тюкнулся затылком о дверь. – Машенька, голубушка, ну за что же? Ведь я не сделал ничего предосудительного!
– Ты еще здесь, мерзавец?! Вот погоди! Я сейчас милицию вызову!
– Да за что же