Захар Прилепин

Семь жизней (сборник)


Скачать книгу

из пяти букв, имя у него ворованное, душа в репейниках! – и, оглянувшись на меня, ткнул мне в грудь пальцем: – Запахнись, предатель, ты обманул нас!

      Все смотрели на меня в полной тишине. Черепаха в чьих-то руках едко шипела, не в силах больше породить огонь.

      Я (корзину не бросил) выбежал на улицу; не плакал, не смеялся – просто дышал там с пустой и выгоревшей от стыда головой: я так и не научился думать. В висках стучало: как же теперь жить, разве можно после такого.

      На улице опять подтаивал последний месяц зимы, обещающий только обман и болезненную, простудную маету.

      Выкинул цветы из корзины на снег, зелёную бумагу рассовал по карманам, а то ещё отнимут.

      Я так и не догнал отца.

      Всё с самого начала шло наперекосяк.

      Всё было бы иначе, если б он не ушёл.

      Всё было бы иначе, если б он не ушёл тогда.

      Всё было бы иначе, если б он не ушёл тогда от меня.

      Поверили? Поверили, да?

      Думаете: вот, раскрылся, наконец, а мы ведь догадывались, как у него тоскливо и скользко внутри.

      Ничего вы не догадывались, помалкивайте.

      Теперь расскажу иначе.

      В моей деревне, за околицей, в часе ходьбы лежат холмы – высокие для средней полосы, и если прыгнуть вниз с обрыва – весь поломаешься.

      В очередной холод, девятилетний пацан, я ушёл туда – с чего мне захотелось зимой забраться на холм, никто бы не объяснил. Снега было где по колено, где по грудь, надо было сразу возвращаться, с первых шагов к холмам, но я пополз – кричал, пел по пути, один раз расплакался: вперёд было далеко, назад уже поздно.

      Туда и летом не всякий решался лезть.

      На вершину взобрался, когда солнце было на исходе: полные карманы снега, полные валенки снега, полные варежки снега, полная запазуха, полные уши, полные глаза… подумал и набил полный рот снегом: сожру тебя, февраль.

      Снял шапку, по волосам тёк горячий пот, было так хорошо, так сладостно, что я потерял сознание.

      На минуту, на час: у кого спросить, не знаю.

      Очнулся – и поскорее покатился вниз, унося ноги, голову, душу.

      Стало темно-темно, деревня в темноте оказалась ужасно далёкой, и еле живые плавали её огоньки в февральском чернильном бульоне.

      Но внутри меня уже поселились серебро и радость.

      Вернулся весь ледяной, и только в затылке было горячо, как будто туда припечатали зимним солнцем, как нагретым медяком: так меня и разбудили.

      С какого-то возраста, допустим, с пятнадцати лет, в любой компании я тихо решал для себя: «Мужчина здесь я»; и если нужно было принять решение – принимал его я. Чаще всего по той простой причине, что больше никто ни на что не решался.

      Я не предпринимал для жизни никаких усилий, отныне она сама стелилась под ноги.

      Мир разделился на две половины – одни дружат со мной, другие слабее меня. Есть ещё какие-то третьи, но нам