он готовился впасть в спячку. И мне страшно представить, во что превратиться Завод, когда проснется.
Мне повезло – в одном из цехов я нашла труп громадной, размером с кошку, крысы. Старый, засохший, приклеившийся к полу вытекшей из него гнилостной жижей. Я достала из кармана мешок для мусора с завязочками и одноразовые перчатки, отодрала останки от бетона и упаковала в мешок. Отличная находка.
После нашего визита на дихлофосный завод Стас нарисовал картину, которая выиграла какой-то конкурс в художественной школе, где он учился. Серое здание заводского управления, полуразрушенное, с деревьями, растущими из окон и на крыше. Придавленное к серой земле серым небом. Небом, в свинцовых глубинах которого копошились свившиеся в клубок щупальца, принадлежавшие, видимо, тому самому заждавшемуся Жругру.
– Интересно, что это за Жругр такой? – поинтересовался как-то мой брат, когда мы возились в мастерской, каждый занимался своим делом, а Рамон сидел в продавленном кресле, которое мы нашли на мусорке, и бренчал на своей гитаре.
– Мне неинтересно. Совсем, – отрезала я. – Даже думать об этом не хочется.
– Ты права, лягушечка, – поддержал меня Рамон. – Есть вещи, которыми лучше не интересоваться.
Из костей гигантской крысы и куриного черепа я собрала скелет грэйфа – чудовища из романа Петра Ильича «Злоключения Седобородого Бьярна». Раскрасила, покрыла лаком, упаковала в коробку, чтобы довезти в целости и сохранности. Втроем, с братом и Рамоном, мы съездили в гости Никольскому. Я подарила ему скелет грэйфа. Стас – вырезанную из сосны фигурку древека. Рамон – историю, воспоминание про скитания по пыльным и немного радиоактивны степям, населенным невидимыми детьми ветра, сдирающими со странников кожу и вырывающими ошметки плоти своими ледяными когтями.
Никольский напоил нас чаем. Вместе мы побродили по лесу. Вернулись, поели суп с грибами. Петр Ильич щелкнул пальцами, чтобы остановить время – мало ли, заболтаемся и пропустим автобус обратно в город. Фокус, которому он научился у алтайских шаманов. Мы разговаривали – о всяких разных вещах, важных и не очень.
– У меня к тебе есть одна просьба, – сказал мне тогда Никольский, когда мы остались ненадолго одни. – Не возражаешь, если я использую твоего Оэпина Фердамадура в моей следующей книге?
– Конечно, не вопрос, – просьба Петра Ильича ужасно польстила мне. Оэпин был одним из героев мультиков про Энроф, которые я была вынуждена смотреть в своей голове.
– Обещаю, что буду обращаться с ним бережно, и консультироваться с тобой, как мне им пользоваться. Чтобы не сломать в процессе эксплуатации.
– Как вам Рамон? – спросила я. Мне было важно его мнение о нашем новом друге.
– Если честно, то не очень. Я недолюбливаю людей его племени, – ответил Никольский. Потом махнул рукой. – Не обращай внимания. Так, старческое брюзжание. Уверен, Рамон – отличный парень.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
– Какой клёвый старик, – похвалил