сейчас следователя не волновало.
Больше его беспокоил Панкрат, который вышел от нетерпения на веранду сам, протягивая руку Лёне. Огромный, обрюзгший, мордатый, и в лучшие времена выглядевший ужасно, а теперь ещё больше опухший и немного «поехавший» от постигшей его утраты. Бывший то ли спортсмен, то ли просто здоровяк, успевший в девяностые ловко пристроиться к удачливой «бригаде», где и вырос в современного злобного, малоумного, но хитрого отморозка. Он ловко вывернулся в своё время, успев и не попасть в тюрьму, и накопить, а потом сохранить и приумножить капитал, и завести жену и ребёнка. В общем, голова его была на месте в те далёкие времена. К сожалению, те её тёмные части, что помогли выжить в мясорубке большого передела сфер влияния, теперь вылились в гипертрофированное эго, которое и грызло его изнутри, заставляя трепетать окружающих его «шестёрок». Деформация усугубилась и стала необратимой. Его бронепоезд уже пыхтел всеми парами, клацая смазанными пулемётами и оглашая округу орочьим криком прихвостней, вот-вот готовый сорваться в убийственно-разрушительный «зерг-раш».
И Сергею предстояло уберечь город и конкретно одну дурную девку из столицы, теперь валявшуюся в коме из-за постигшего её и так сурового и справедливого наказания от гнева этого богатого упыря. Теперь тот уже не считался «братком», а уважительно именовался бизнесменом. Который подмял львиную долю рынка недвижимости Китежа, имея под собой риэлторские конторы, строительные фирмы, «лапу» в администрации в виде старых друзей и новых помазанников. Помазанных сладким миром «баксов» и «евро» и осенённых крёстным знамением безнаказанности от презренной власти жёлтых металлов, коими он заливал алчные глотки прокуроров и судей. За что ему и его кодле многое прощалось, на многое закрывались глаза, плюс, шло общее мощное содействие в выигрыше тендеров и подрядов, приумножая и заставляя процветать его местечковую кирпично-цементную империю.
Панкрат, а вернее, Панкратов Семён Кириллович, являл сейчас собой зрелище насколько неприятное, настолько же и отталкивающее. Он, как упоминалось, и в лучшие времена не смахивал на Мастроянни, а теперь совсем сдал. Нервный тик перекосил мордатое лицо, круглившееся неровными валами и морщинами, редеющие волосы торчали клоками, глаза выпучились, как у рака, вращаясь с безумством механизма. Губастый рот, окружённый чернью небритой щетины брызгал мутной слюной, донося на выдохе смрад перегара. Брюхо тряслось с задержкой, будто весь его массив требовал большого усилия для сдвига, а потом инерция вопреки посылу колыхала его уже совершенно рандомно. Отчего создавалось впечатление, что мясо и костяк живут и движутся в разных плоскостях и временных отрезках.
Сергею Панкрат руки не подал, а спросил Лёню так, будто он с собой не человека привёл, а табуретку притащил:
– Это кто? Твой «следак»? Что там? Выяснили? – и уже к нему напрямую: –