с запахом черной лакрицы, смешанной с тигровым бальзамом. На вкус он напоминал фруктовую кожуру, настоянную на мутной озерной воде, и это было самое горькое, что я когда-либо пробовала. Каждый день я покорно зажимала нос и пыталась высосать как можно больше горячей сиропообразной жидкости, пока не начинала давиться. Много лет спустя, в возрасте за двадцать, я поняла, что этот вкусоароматический профиль соответствует любимому в сфере обслуживания горькому итальянскому ликеру Fernet.
Спальня Ынми Имо располагалась напротив комнаты Нами. Она была ее младшей сестрой и единственной, кто учился в колледже. Она окончила вуз лучшей в своей группе по специальности английский язык и взяла на себя роль переводчика после того как моей маме захотелось расслабиться и разговаривать только на родном языке. Ынми была всего на несколько лет моложе моей матери, но, возможно, из‑за того, что она никогда не была замужем и даже не встречалась с мужчинами, я воспринимала ее скорее товарищем по играм, чем опекуном. Большую часть времени я проводила с ней и Сон Ёном, копаясь в их коллекциях компакт-дисков и умоляя взять с собой в канцелярские магазины, ломившиеся от корейских комиксов с новыми, модными в том году персонажами, такими как Сестры в Пижамах, Голубой Медведь или Машимаро, причудливый кролик с вантузом на голове.
Ночью мы с мамой спали на матрасе-футоне в гостиной, напротив стеклянных раздвижных дверей. Я ненавидела спать в одиночестве и наслаждалась возможностью лежать так близко к ней, не ища для этого никакого повода. В три часа ночи мы начинали ворочаться, страдая от смены часовых поясов. В конце концов мать оборачивалась и шептала: «Пойдем посмотрим, что у халмони[25] в холодильнике». Дома меня ругали, если заставали копающейся в кладовке после восьми вечера, но в Сеуле мама вновь превращалась в готового пошалить ребенка. Стоя у стола на кухне, мы открывали каждый контейнер Tupperware, полный домашнего банчана, и вместе перекусывали в синем влажном полумраке кухни. Мы запихивали в рот сладкие тушеные черные соевые бобы, хрустящие желтые ростки соевых бобов с зеленым луком и кунжутным маслом, а также терпкое, сочное кимчи из огурцов вместе с ложками теплого фиолетового конгбапа[26] прямо из открытой рисоварки. Мы хихикали и шикали друг на друга, пока ели руками ганджанг геджанг[27], высасывая из панциря соленого, жирного, маринованного краба, выталкивая языком мясо из мельчайших расщелин, облизывая испачканные соевым соусом пальцы. Между жеванием увядшего листа периллы мать говорила: «Да, ты настоящая кореянка!»
Большинство вечеров мать проводила в комнате халмони. Время от времени я наблюдала за ними из дверного проема. Мать лежала рядом с бабушкой на темно-сером матрасе на полу и безмолвно смотрела корейские игровые шоу, а халмони курила одну за другой сигареты или чистила азиатские груши большим ножом, развернув лезвие к себе и получая одну непрерывную полоску кожуры. Халмони начинала откусывать от самой сердцевины,