проще. Инстанций, в которые можно донести, было очень много. Собственно, донести можно было в любую инстанцию, даже в пункт приема стеклопосуды, а там бы уже переправили по адресу. Странно даже подумать, что существовали такие люди, которые занимались только доносами и им за это еще и платили. Вот это последнее совершенно непонятно. Ведь это так само собой разумеется, так в духе нашей цивилизации – донести на ближнего, за что же тут еще платить? Если так пойдет дальше, деньги станут требовать за каждое естественное отправление организма.
А между тем донести, безусловно, куда-то требовалось. Ведь если все начнут работать, как журнал «Знамя», то развалят не только великую русскую литературу, но и великую русскую экономику. Счастье еще, что работники литературного фронта не занимаются развалом экономики. Их прямое дело – мораль и нравственность, а тут, в общем-то, уже и разваливать нечего.
Собственно, рабочий день в «Знамени» начинался около двух часов дня, а сейчас было около восьми, но мораль, а тем более сестра ее нравственность не ждут, и хоть кто-нибудь мог бы прийти на работу пораньше. С этой мыслью я еще немного постучался в двери. В конце концов упорство мое было вознаграждено довольно странным образом – вышел засаленный сторож в черном ватнике и страшно облаял меня с ног до головы.
Получив такой недвусмысленный ответ на свои искания, я пошел прочь от «Знамени», влачась и костыляя обеими ногами.
На самом деле, от журнала «Знамя» мне нужна была только поддержка и утешение. Но, видно, и поддержка, и утешение теперь стоят слишком дорого, чтобы можно было добиться их в любой момент по собственному произволению. Но, помимо этого, в «Знамени» лежала еще и рукопись моего нового романа – предыдущий они уже отказались печатать. С этим предыдущим вышла очень поучительная история.
Сейчас вокруг только и разговоров о том, как раньше трудно было печатать литературу. Все вспоминают Солженицына, диссидентов, свободу слова. Да что там говорить о Солженицыне и других ископаемых временах, когда даже мой собственный роман в редакции «Знамени» заворачивали пять раз. Пять раз – вдумайтесь в это! Уж на пятый-то раз могли сломаться! Как бы не так! Только главный редактор, возвращая роман, сказал:
– Хотелось бы того же автора, но чего-нибудь посвежее.
Да где же я вам возьму посвежее, если вы и это по полгода маринуете, хотел я сказать, но из предусмотрительности промолчал. Еще перед этим мне сделали замечание, что для романа вещь эта слишком небольшая.
Но я ведь и не хотел писать большой роман. Я хотел написать маленький романчик. Что, по-моему, характеризует меня с самой лучшей стороны, потому что обычно авторы стараются писать как можно толще, чтобы повысить гонорар. Но все мои доводы не принимались в рассуждение. Только главный редактор знай себе твердил:
– Посвежее бы чего-нибудь, – как будто речь шла не о романе, а о какой-нибудь рыбе-фри холодного копчения.
Ну,