спрашивал он Васю, и не дожидаясь ответа, продолжал – Я вот помню все очень подробно, но так, будто листаю каталоги и архивные документы. У картинок прошлого есть цвет, запах, есть обстоятельства, но там нет меня. Будто тело мое является гигантским архивом опыта, в мозгу складируются дневники, альбомы с фотографиями и видеокассеты, в любой момент можно заглянуть в нужную дату, выдвинуть ящик и ознакомиться с нужными материалами. А я – истинный я – это лишь временный всадник, оседлавший тело-коня на несколько лет, одинокий колонист, несущий вахту на предоставленном комическом корабле.
– Паразит?
– Отнюдь. Скорее, симбиот. Впрочем, тело напоминает мне, как ты понимаешь, архив, хранилище – но не живое существо. А живой в нем я. Сегодня я, а завтра я…
Аристарх Самойлович делал еще один глоток крепкого остывшего чая и продолжал:
– Ты слышал о таком черве – планарии? Планария, если разрезать ее пополам, отращивает себе заново все, включая мозг с его навыками. Ну то есть двум «себе» – технически оба экземпляра – это одно и то же существо. У обоих клонов сохраняются изменения, полученные путем опыта. Сохраняется не память, а опыт, сумма эволюционных улучшений, навыков. Две планарии, скорей всего, имеют разные личности, но они обе строятся на учитывании опыта произошедшего с ними до разделения и во время разделения. ДНК – не наша душа, не наше сознание – но наша сущность, постоянно изменяющийся эволюционирующий стержень. ДНК накапливает опыт и мы отращиваем новые личности с учетом этого опыта. Одна личность-всадник сменяет другую при переживании некого экстремального опыта, на ее место приходит новый всадник, в которого уже вшито пережитое экстремальное состояние.
– А смерть тела тоже может быть экстремальным опытом для всадника? – развивал Василий мысль деда.
– Конечно. А всадник всегда найдет, кого оседлать, и это, конечно же, необязательно будет человек.
4. Края
Когда идет снег, становится тихо. Все живые существа делаются задумчивыми и мечтательными. Каждый вспоминает, как когда-то кто-то рассказывал, что бывают края, где всегда тепло и светит солнце, и даже дождь испаряется на коже. Там можно купаться в море и спать в гамаке под открытым небом. Но все это кажется невероятной выдумкой, когда окна до половины завалены плотной белизной, и сонливость подступает от одного только взгляда на звезды, так далеко мерцающие в черной глубине.
Муся грела у печки ладошки: лицо обдавало жаром, а спину морозило, несмотря на панцирь из трех клетчатых шерстяных пледов. «Из чьей шерсти сделаны эти пледы? – думала она, – медведя, зайца, лисы? Медведь спит всю зиму под снегом без всякого обогрева и ему не холодно. А может и холодно, но он так крепко спит, что не замечает этого.»
Муся глубже зарылась в клетчатый покров. «А заяц все время прыгает, поэтому не мерзнет.» Она решила было тоже немного попрыгать, но мысль о том, что нужно будет выбраться из одеяла тут же привела ее в ужас.
«А