когда из теплой кофейни они попадают в серые сумерки. Жаль, фонари зажигаться не спешат; ну и куда им двоим нелепыми мотыльками лететь, за каким светом следовать?
Мир расплывается, будто не чай пил – коньяк; к горлу подступает тошнота. Тоже ни капли не удивительно: мало ли что раньше не тошнило, раньше и осколки из груди не торчали. Вик прислоняется плечом к фонарному столбу, на мгновение прикрывает глаза – и тут же распахивает: когда не цепляешься ни за что взглядом, голова позволяет себе отвратительные вещи. Например, сумасшедшую поездку на карусели, или игру в торнадо, или…
Какой еще дурацкой фразой назвать головокружение, чтобы не завыть от беспомощности?
– Ты как? – беспокоится Лия. – Хочешь, плечо подставлю?
– Не надо, я нормально, – отмахивается Вик; отлипает от столба и делает несколько осторожных, но все равно «пьяных» шагов.
Как взглядом ни цепляйся, сумерки – особенное время, хтоническое и жадное: людей в них жрать – одно удовольствие; растворяться, сливаясь с городом, – тоже. С каким сладко-тянущим чувством в груди всегда выбегал на улицу по вечерам! Но только не сейчас, не сегодня, когда жизненно важно не поддаться осени, а удержать себя в знакомой человеческой форме.
И когда в груди вместо тянущей сладости – осколки и кровь.
Вик берет Лию за руку, переплетая пальцы, и мир перестает качаться, принимает зыбкий, но хотя бы устойчивый вид. Можно медленно выдохнуть, шепнуть: «Не отпускай меня!» – и шагать дальше.
Город пахнет дождем. Под ногами хлюпает, будто, зазевавшись, они все-таки упустили улицу и провалились в болото. Но нет, внизу – асфальт, вокруг – дома, все в порядке настолько, насколько может быть. Рекламные листовки, сбившись в кучу у подъездов, сушат крылья – так ведь и не улетят, бедняги, не сладят с этой погодой. Не видать им жарких солнечных стран.
Остановившись у витрины цветочного магазина, Вик долго рассматривает свое отражение: то ли человек, то ли чудище с шакальей пастью, вместо глаз – бездна, тело растекается дымом; а в сердце – букет из окровавленных осколков. Потрясающе мерзкое зрелище.
– Знаешь, – Вик оборачивается к Лие, – я подумал… А что, если сделать так? – И, закусив губу, он выдергивает осколок – точно больной, давно сгнивший зуб.
В глазах вспыхивает огненная боль. А может, это наконец зажигаются фонари.
«Выдернул осколок – походи, подыши; а свежая рана пускай затягивается, зудя, под водолазкой. Как превратится в рубец, так и решишь, что с другими осколками делать; но не раньше, нет. Некуда опаздывать, сам ведь сказал, – вот и не спеши».
Тому, кто никогда не просыпался в такую черную осень, кто понятия не имеет, как себя вести, только и остается интуицию слушать. Ну не звонить же в агентство «Хтонь в пальто»: здравствуйте, а ваша хтонь может подсказать, что делать, когда проснулся не в ту осень, в которую бы хотел? Ты хтонь – ты себе и подскажи.
Вик и подсказывает – и слушает, развесив