дыхание никому неведомого существа. Возможно, это были духи того – другого мира. Робко оглянувшись, слесарь вытер, покрывшийся внезапной испариной, морщинистый лоб. Духи отступили.
– Навь, – ссохшимися губами прошептал Валя, не отрывая взгляда от черного гипнотизирующего ока туннеля. Беспомощно сглотнув и немногим придя в себя, Валентин нащупал рукой рюкзак, что стоял подле и извлек из него термос с крепким черным чаем.
Напиток, на этот раз, выдался слаще обычного, чему Валя весьма обрадовался, так как в последнее время с сахаром было туго, от чего приходилось экономить. Да и после духов всегда на сладкое тянет.
– Не от Навий помрешь, так от сахарного диабентоза, – пробубнил Валентин, задувая за края кружки.
Напиток обжигал губы, слипался на усах, но тот уют, выпущенный, словно джинн из термоса, заставил отвлечься от всего вокруг творившегося. Хотя, вокруг творилось абсолютное Ничто. Но творилось же…
***
Всякий раз, когда Вячеслав Всеренович запускал в 4:53 головной привод ступеней эскалатора – Валентин вздрагивал, словно от неожиданного телефонного звонка. У молодого и обозленного на весь серый свет слесаря, всякий раз сжималось сердце, когда до запуска оставались считанные минуты. Он молился погибшим богам, чтобы произошла поломка, вынудившая закрыть ветку полностью. А может и вовсе закрыли бы все метро на карантин! Всеренович со своей кнопкой – словно будильник во плоти, что своим клокочущим громыханием выдергивает умиротворенную душу из фантастически-прекрасного самозабвения. Это словно микро-смерть. Хотя, кто сказал, что смерть… Ее нет; нас опять заново всех обманули. Да и к чему все эти надпочечные философствования?
Голова Вячеслава, извечно прикрытая восьмиклинкой, была безбожно лыса. Однажды, в моменты очередных внимательных наблюдений за странноватым товарищем по работе, Валентин приметил за тем особенность. Тот имел привычку, совершенно, казалось бы, незначительную – делать эдакое поводящее движение всем торсом, как если бы ему мешала копна волос, весьма длинных. Делал он так, когда ему «мешали» его прекрасные кудри до пят. Соберется, к примеру, где-то какую гайку подвинтить и хоба! – туловищем. Разве что, еще рукой не доводит.
Вале это сразу понравилось в коллеге. Спросил тогда его:
– Всеренович! Мил человек, – начал Валентин тогда, вытряхивая папиросу из помятой пачушки. Тот над чем-то сосредоточенно орудовал крестовой отверткой, – где же ты позабыл свой хаер? – спросил Валя, прикуривая. Ответа он даже и не ожидал услышать. Это был пустяковый, не требующий того, вопрос. Когда хочется просто что-то сказать, но не знаешь, что же именно. Ну конечно же! – приходит на ум тут же дежурный про хаер. Только потом про погоду.
Всеренович, нисколько не смутившись, прекратил вращать инструмент и как-то так, словно вспомнив что-то хорошее и тут же грустное, устремил свой взгляд вникуда словно бы, произнес вздохнув:
– Я оставил его в прошлом, – вздохнул вновь монтер и продолжил винтить.
Дабы