равить то, что было всрато, что всратым быть и суждено. Детей, враставших в стройплощадки не вытащить одним лишь словом "дно". Как и людей-убийц, маньяков не остановишь, крикнув "стой". Их внутренняя правда так больна, сильна, что бой твоих ударов чести не разрядит в них чувство мести, а станет нравится игрой. Ты видел слезы тех маньяков? Как маленькими руки прижигали утюгом? Ты не поймёшь, даже ступив на пятки, ты был и будешь счастлив в домике с котом. С родной. С любимым. А им одним без радости сверкать палёной пылью Афродиты, будучи никем – на самом деле, будучи просто пыльным ковром. Прошу, спаси меня, мой милый… жизнью… Ого! Уже сейчас или потом?
Он странный был. Смеялся постоянно. Хотя было может просто весело, но это так невероятно, что руку я его хватала как будто бы уже моя она. Сказала мне подруга, что у того недуг: он кормит всех деньгами постоянно. А она была одной из тех подруг что знала цену бабкам. Забавно все, опять скажу, что неопрятно я с ним играла в те же кошки-мышки. А он не понял, был такой милашкой. Я уважаю всех кто добр и смышлён, за то что он душой не обделён и видит мир каким он есть, уж очень человек силен. (А как же тут не замечает?)
Прошли года и я в письме писала "любимый, прости, тебе придется латать дыры, всю свою жизнь, раз так". Угарно, он согласен. А я его уничтожала и ведь на это залипала. Казалось бы дурак… Вот думаю, что монстр – он. Проекция иль грусть, что уж не так силен ? Вокруг все те же лица напоминали мне о том, что он – не он. Это как будто бы дурдом. Мой друг, больной урод, души убийца кричал мне "уходи от туда, обидит он тебя, не там твой дом", "вот тебя я не отдам, не пущу, не спорь!"… И оба мило, пока никто не видел, подкидывали в раны соль. Считать предателями всех? А точно надо? Это была б хроническая боль. А так все люди для меня – убийцы. Все убивают жизнь будучи просто собой.
Зачем развивать паранойю? Будь ты более скромная… Ты никому бы не была нужна. Однако, в мире нет злобы скованности когда доходит до родного крыла. Быть предметом гордости приятно, но сама мысль темна. Я не мечта заветная, я же любовь твоя!
Хотя что и касается меня,я, собственно, такая. Я не должна тебя держать, но малость заигралась. Так что ж вселяется в меня?
"Мне перестать играться? Для меня игра – опора, на счастье шансы возрастают словно в ноздри прячется весна. А стоит мне взглянуть на ласты что возносили бы меня будь я твоя, так начинаю ужасаться: ты видно равен мне – ничья. Мне нравится и роли подчиняться и боль навязывать тебе, себе ( брехня). Устав от лжи, отчаяния и танцев, мне заявить о чувствах…хотела бы, но то ценю искусством, а силы все не у меня. А жизнь плывет, играет (так как я), и от меня отчаливАет, я, правда, догоняю, но, весна. И ведь не может быть такого чтоб я себя свела с ума, но до такого рок-н-ролла природа бы не довела. Везде союзы и предлоги, всегда душившие меня… подскажут дуре только Боги как отступиться от письма. "
И вот я думаю опять что говорю с тобой, это смешно и глупо. Но что зовут тупой игрой мне больше всего любо. Там безопасно, нет обязок и будет больше сказок…но снова нет тепла…
Тепло давать я не умею, а только забирать и убивать. А "ты"меняешься с годами, как и меняется кровать.
Он ведь меня не кинет. Как будто век его любила. И все равно на чувства те из пыли. Надежда на спасение не в людях – в небесах. А у тебя там в мыслях со мною чудеса… Да я, чувак, убийца. Не сыщешь хуже подлеца. А он меня не кинет… Вот в этом вся и разница.
Но вот опять проблема. Что, как сказала раньше, суждено, то сбудется как б ты не загонялся.
Девчонки стали как-то стильно одеваться… Точнее, сексапильно, я ходила в гневе…
Мне боли нет другой как вспоминать о чреве, о ножках тех, увидеть что любимый мог… что я могла когда-то в слюнях мечтать застать её сосок. Что мне тут ныть? Опять себя жалею? Не скрывшись одеялом, муж той оглядывал все щели… он знал, что неприятно. Забыть о них? Так было же уже забыто, как непрочитанная книга, но вновь возрождено. И все вопросы задаю я как справиться с дерьмом. В ответ мне: "сотню тысяч или ничего".
Уж лучше заменить мне память, уж все другое стало… Это да… И ведь хочу я что-то и оставить: как мать смеялась или философствовал отец. Хотя тут ложь и там ложь – как понять? Как понять, пытался ли отец моё девичье подорвать? Пыталась ли меня обидеть мама, как опускают кандидата на управление страны? Пытались ли меня обидеть люди..? Я как дурак на блюде – забирай,да что ты! Смейся. И играй. В мире нет добрОты, есть только ты (игрушка), ну и я. (Или наоборот?)
И вот опять идёт тут будущий аборт. А смысл рвущейся аорты, если вокруг идёт народ, не поворачивая морды? Границы гордости потерты, да, собственно, и у меня самой. Сейчас всех движет дух ценизма, дух секса и эгоцентризма… Ты видел шлюху, где её отец во истину мудрец и гений? Ты видел мудреца богатого в отеле? На самом деле все уже в системе… Причем не собственной, а не пойми кого. Вот ходят думая о сцене в той постели "как хорошо, что меня любит хотя бы никто". Смешно и грустно, как холодно-тепло, на самом деле пусто, ведь чувства все сливаются в одно: агрессия, я ненавижу! Все эти груди и дупло, какой бы не была я леди, теперь мне неестественнО.
"Ты навсегда останешься пустышкой.