постель! – ответила я жестко.
– Ты меня не понимаешь! Ты хоть что-нибудь чувствуешь? Жестокая ты! Садистка!
Он мрачно покинул комнату со словами:
– Я понял, насильно мил не будешь!
Пришла весна. Таял снег. Бежала вода из водосточных труб, под которыми мы с Женькой мыли сапоги и яблоки, совершая продолжительные прогулки по городу.
– Эх, Боря! Сколько воды убежало, сколько растаяло снега, а ты ко мне не приходишь, а ты ко мне не едешь! – восклицала я, вдыхая чудесный весенний воздух. В моей жизни ничего не менялось, кроме погоды. Когда мне становилось очень грустно, так, что хотелось плакать, я писала письма, чтобы потом прочитать их глазами Бориса и порвать. А одно, с монологом Росарио из «Доньи Перфекты», даже хотела отправить. Как хорошо, что я вовремя одумалась! Чувственная откровенность, свойственная героям испаноязычной литературы, могла шокировать несведущего парня.
«Боря! – писала я. – На деревьях уж птицы утра за-шевелились. Седая ночь умирает на остром камне. Пойдем, отыщем темный угол, где я смогла бы тебя любить. Поверь, что не страшны мне люди и яд, который бросят в нас. Увы! Минуты нет, когда б к тебе я не стремилась. Меня влечешь ты – я иду, ты говоришь, чтоб я вернулась, но я по воздуху лечу тебе вослед былинкой легкой. Я буду спать у ног твоих, стеречь все, что тебе приснится. Нагая, буду я смотреть на поле, как твоя собака…»
Женька повезла меня в Зиму, где в приземистой избушке, словно стукнутой «по шапке» и ушедшей по самые окна в землю, жила ее мать. Мне хотелось ощутить дух города, где Боря провел свои детские и юношеские годы, попытаться что-то понять, переосмыслить. В небольшом провинциальном городке, по-дарившем миру знаменитого поэта Евтушенко, царило удивите-льное спокойствие. Мы ходили по Зиме с утра до вечера, но Бориса не встретили. Местные пареньки, низкорослые крепыши, обращали на них много внимания, все здоровались и улыбались. Даже пожилые мужики оборачивались вслед:
– Ах, какие красавицы! Был бы я помоложе!
Совершенно бесхитростный зиминский народ! Для этих людей наше появление стало «событием». Вот почему Борис Барханов, выходец из этого простодушного народа, отка-зывался понимать мои причуды. Долгие прогулки по городу, по-домашнему уютные провинциальные вечера, убийственно крепкий сон на старом диване – все это до боли обострило мои чувства.
– Как бы я хотела жить с Борей вдвоем в такой избушке, чтобы на этом диванчике он обнимал меня каждое утро, – признавалась я Женьке. – Чтобы у нас родился похожий на него пацан. Пойми, Женька, мне очень нужно это. Иначе для чего влачить жалкое существование, потакая греху чревоугодия?
Временами в сердце моем, пустом и холодном, уже не гнездились пылкие страсти. Мне казалось, что я больше не смогу никого полюбить. Я никак не могла поверить, что этот парень способен оказаться негодяем. Почему же он издева-тельски молчал? Если бы могло на нем отражаться то, что я думаю, тяжесть моих мыслей придавила бы