обращается к московскому «купчику» «клетчатый».
– В Морском министерстве затишье. Никак не решится с экспедицией. Великий князь литераторов по морям-окиянам российским отправить хочет. Не иначе как ваше, Иван Александрович, плавание на фрегате «Паллада» его сподвигло. Тургенев с Писемским за то хлопочут…
– Но застопорилось, – с дальнего края стола отзываются «бакенбарды».
– Вот сижу, жду, – продолжает «купчик». – Надо хлопотать еще о «Банкроте», может, гнев ценсуры смилостивился, и сейчас самое время дозволить.
– Это уж точно к Ивану Александровичу. Он у нас вступает в ценсорский чин, – говорят «бакенбарды», и в комнате становится тихо, словно никто и не знает, что ответить. Только часы в полной тишине ухают бом-бом, да далеко на улице пушка палит бух-бух.
– Полноте, Иван Александрович! – после всех этих уханий прерывает общее молчание «купчик». – Натерпелись мы все от ценсуры! Что могло руководить вами, когда вы решились взять это место? Уж явно не выгода?
– Место старшего ценсора с тремя тысячами рублей жалованья и с десятью тысячами хлопот – хороша выгода! Да и не решено еще окончательно. Днями… – кряхтя, выговаривает «рояль в чехле». И совсем тихо, слов не разобрать, добавляет: – Признаться, я не ожидал столь настороженной реакции на мое назначение даже со стороны ближайших друзей и коллег по литературному делу.
– Друзья считают, что ваше дело, Иван Александрович, не ценсурировать, а писать. – Dandy все ходит из угла в угол.
– Видно, и впрямь людям при рождении назначены роли, – уныло соглашается «чехол». – Мне вот хлеба не надо, лишь бы писать. Когда сижу в своей комнате за пером, так только тогда мне и хорошо. Это, впрочем, не относится ни к деловым бумагам, ни к стихам, первых не люблю, вторых не умею. Однако вот становлюсь ценсором, вынужденным производить чиновничьи бумаги. Во мне были идеи, что на этом месте я могу принести много пользы русской словесности, пробуя поворачивать русскую ценсуру в либеральное русло.
«Чехол» скрипит своими аккуратненькими ботинками. Его штиблеты стоят меж собой так ровненько, будто ноги в них и не человеку дадены, а неведомо какому истукану. Даром что живой.
– А что с вашим «Банкротом», Александр Николаевич?
– Я намереваюсь хлопотать в ценсурном управлении, но гляди как и хлопотать не придется. Будто бы чтение «Банкрота» возможно у самого великого князя Константина Николаевича.
– Ежели великий князь примет участие, считайте, дело слажено. – Ботинки «чехла» скрипят еще раз. – Осенью я имел счастие получить из Николаева записку, в которой его высочество в приятных выражениях благодарил меня за «прекрасные статьи о Японии», как он изволил выразиться, и просил украшать «Морской сборник» новыми трудами.
– «Морской сборник»? – Лаковые ботинки «клетчатого» снова подпрыгивают под столом. Александринька на всякий случай отодвигается в сторону мирно стоящих ботиков «бакенбард», да ноги «клетчатого» уже исчезают из-под стола и на