оно зарядило! Давненько так-то не бывало.
Двое эвенков в тяжелых длиннополых оленьих малицах, тихо, словно боясь кого-то спугнуть, переговариваются в яранге. Ладони протянуты к шипящему огню жирника. Узкие глаза поблескивают при каждом колебании пламени. В дыре под потолком почти по-волчьи воет ветер. Холодно. Редкие снежинки, влетая внутрь, легко планируют, шипят на поверхности жирника. За стеной из натянутых шкур вдруг тревожно и глухо захрипели олени. Две лайки в углу навострили уши.
– Что это? Ни медведей, ни волков тут отродясь не было. Пойду-ка я проверю.
Один из охотников выполз наружу, едва не запутавшись винтовкой в наброшенных на шесты шкурах. Вернувшись, бросил своему спутнику:
– Утром, однако, уходить надо. Небо зеленое совсем. Шторм идет. Большой шторм.
– Да, плохое место… – трепля загривок лайки и щурясь на пламя, ответил второй охотник. – Поспим, а утром тронемся. Что олени?
– Да что им будет?..
До занесенной снегом яранги кочующих оленеводов из поселка Вумалка несчастному путнику оставалось пройти всего несколько десятков шагов.
Звонко взвыла лайка: уууууу-ааа-у-у-у-у!
Глава 2
20°40’25»N
88°34’31»W
Чичен-Ица, полуостров Юкатан, Мексика.
2 октября 1520 года
Уу-у-ууу… Ааа-аааа…
Веки тяжело разомкнулись. Но картинка перед глазами нечеткая. Желто-зеленые всполохи, вспышки света сквозь молочную пелену век. Она не сразу поняла, что ее разбудило. То ли глухой стон из глубины хижины, то ли очередные пинки в утробе. Пинки в последнее время становились все чаще. Ребенок чувствовал недостаток воды в организме матери и требовал жидкости. Для Толаны это первые роды. Она не знала, как унять в себе бьющийся плод, и во многом действовала наобум.
Мать ее мужа, Ма-Ис, старая женщина, сама едва ходила. Удивительно, что она еще на ногах! Почти все ее сверстницы – старухи, на которых держалось обучение племени и присмотр за малолетками, – одна за другой высохли на глазах за последние три недели. Каждое утро они вывешивали у дверей своих хижин цветные покрывала в знак, что еще живы, потом возвращались внутрь и лежали неподвижно в сухой пустоте до захода солнца. В хижину, на дверях которой такой знак отсутствовал, жрец племени Вак Балама посылал двух воинов. Завернутых в одеяла мертвецов выносили за площадь Тысячи Колонн, за храм Штолока, туда, где заканчивалось маисовое поле, так и не давшее нынче урожая. Тела бросали и заваливали камнями, чтобы обезумевшие от жары, голода и жажды дикие животные не растаскали трупы. Каждый новый мертвец – поверх старого захоронения, и все опять заваливалось камнями. Кругом стоял смрад. Воины перевязывали себе лица, оставляя лишь щель для глаз. По ночам вокруг могильного холма выставляли горящие факелы, отпугивали животных криками, били колотушками по стволам сухих деревьев, стучали в барабаны.
Толана вставала совсем рано, до восхода,