общее правило.
Наташа доверительно наклонилась и тихо попросила:
– Вы же поможете нам?
– Конечно, это мой долг.
Наташа посмотрела Загорскому в глаза и сказала серьезно:
– Спасибо.
Она поднялась с кресла так быстро, что Виктор Сергеевич от неожиданности едва не расплескал вино.
– Мне пора!
– Наташа, постойте! А как же десерт?
– Нет, спасибо!
– Ну, хотя бы попробуйте! Так же нельзя! – Загорский говорил, а сам не понимал, откуда берутся эти слова. – Подождите минутку.
Виктор Сергеевич обернулся и подозвал официанта. Тот, подбежал, получил заказ, поклонился, убежал и тут же вернулся с зеленым яблоком на серебряном подносе.
– Яблоко! – рассмеялась Наташа.
– Я обязательно хотел предложить вам попробовать! Это лучший в мире сорт с запада Ирана. Еще позавчера оно висело в саду, который, по слухам, старше пирамид!
Наташа улыбнулась, села, взяла с подноса яблоко и откусила.
Загорский напряженно смотрел на нее, а про себя думал, с чего это вдруг он вспомнил про яблоко?
– Ну как?
Наташа положила надкушенное яблоко на стол.
– Кисленькое. Антоновка, хрустящее. В деревне такие были… но для наших еще рано – июль… спасибо. Я пойду?
– Я вас подвезу!
– Не стоит. Спасибо вам за все. Правда, спасибо.
– Ну, тогда, прошу вас… непременно звоните.
Загорский протянул Наташе визитную карточку. Она секунду колебалась, но карточку взяла и положила в сумку.
Прощаясь, Виктор Сергеевич поцеловал ручку так легко и непринужденно, что это архаичное действие показалось естественным. Наташа поняла, что снова краснеет, убрала руку, повернулась и пошла к выходу.
Она чувствовала взгляд сильного мужчины, поэтому старалась держать спину прямо и идти как можно грациознее.
Надо сказать, это было приятно.
Глава VI. Большая политика с точки зрения рядового исполнителя
Запись 25
Иван Степанович Добрый-Пролёткин не любил темноты. Возможно, это связано с особенностями зрения или с засевшими в подкорке детскими страхами. Следствием такой особенности стало отсутствие занавесок на окнах и страсть к коллекционированию разнообразных светильников. Все полки рабочего кабинета на Старой Площади были заставлены удивительными приспособлениями, пришедшими из Бог знает каких времен. Светодиодные панели соседствовали с обыкновенными электрическими лампами накаливания, а керосиновые фонари времен первой мировой войны – с непонятными механическими устройствами, в которых время от времени что-то щелкало и скрипело. Особой любовью советника пользовались старые добрые свечи, правда, только восковые. Он любил зажигать их по вечерам, что создавало вид романтический и даже таинственный.
Конец