толкнула дверь, и она распахнулась с недобрым скрипом.
В комнате отца горело множество разноцветных свечей, которые освещали комнату мерцающим голубым и зеленым светом. Их пламя резко колебалось, словно раздуваемое сильным ветром, как и дым десятков ароматических палочек, наполнявших комнату странным сочетанием экзотических ароматов.
У стены стояла невысокая тахта, на которой лежал отец. Его взгляд был устремлен перед собой, словно упирался во что-то невидимое. Дышал он тяжело и почти все время кашлял, до видимых вен напрягая худую шею.
– Подойди, – хрипло сказал он дочери, даже не глядя на нее.
С усилием, как будто преодолевая невидимое препятствие, Ада сделала шаг вперед. Когда она оказалась в комнате, внезапно раздался какой-то шум: вздохи, шелест, похлопывание. Что-то громко стукнуло в оконную раму. Отец надрывно вздохнул, и все тут же стихло. Только сверкающие язычки свечей потрескивали, колеблемые движением холодного воздуха.
Глаза отца, наконец, обратились к Аде:
– Я умираю, – тихо сказал он, и лицо его исказилось, как от мучительной боли.
Потрескивание свечей стало еще сильней, и снова раздался шелест. Было слышно, что на улице тоже поднялся ветер.
– Я умираю, – повторил лежащий человек, – а ты… остаешься, – глаза его скользнули по дочери.
Ада стояла, не в силах не только произнести ни слова, но и просто пошевелиться.
Ее вдруг обдало холодом, в комнате что-то хлопнуло, а тело отца забилось в конвульсиях. Хрипя от душившей его боли, он пытался сказать что-то, но не мог.
Глаза его были широко открыты и снова упирались во что-то Аде невидимое, руки метались по одеялу. Внезапно невероятным усилием воли остановив одну, он протянул ее к дочери:
– На, возьми, возьми…
Ада с ужасом смотрела на простертую к ней руку. Все ее существо стремилось прочь отсюда, из этой комнаты, от этого страшного человека, но тело ее не слушалось. Она словно приросла к полу.
– Возьми! – клокочущим, как раскат грома, голосом, крикнул отец с неожиданной силой, и прежде мутные глаза его засверкали злобными искрами.
Вне себя от страха Ада дотронулась до его руки. Он с силой сжал ее ладонь, и в это мгновение Ада почувствовала, как холодная и одновременно обжигающая дрожь пробежала по ее телу.
Внезапно глаза отца прояснились. Он отпустил дочь, и его руки мирно легли на грудь. Свечи разом перестали трещать, и все стихло, даже ветер за окном.
В пляшущем полумраке человек на тахте глубоко вздохнул еще раз и закрыл глаза.
Несколько секунд Ада смотрела на него, а потом бросилась вон из комнаты. Звонить в «скорую».
Многое изменилось в доме после смерти отца. Мало-помалу их квартиру бесцеремонно заселили звуки, присущие всем нормальным квартирам, и Ада, может быть, впервые за всю жизнь почувствовала себя свободно и раскованно.
Она не переставала удивляться