А я пойду курей покормлю, – и через несколько мин во дворе послышалось, – Типа, типа, типа… типа, типа, типа!
Почесав затылок, огорченный, я начал копать грядку. Дело было знакомое. Бабуля, словно не замечая, что я совсем еще мал, всегда находила мне дело по хозяйству. То огород полить, то грядку вскопать, то козу пасти, то веретен из липы настругать. Копал я быстро, ведь внизу горел уже костер. После вскопки тщательно выровнял, взборонил грядку и, оставив лопату и грабли, побежал к костру. Костер уже потух. К тому же я не один оказался в этом огороде мышонок – рыба, оставленная на воткнутых в землю прутках, была уже почти вся съедена. Последнюю доедал, урча при этом, большой рыжий кот. Оставался целым чугунок с перловицами, его-то я и поставил на вновь разожженный костер. Как ракушки все раскрылись, я вытащил чугунок из костра и положил в угли картошку.
Через час я, пропахший с ног до головы костром, перепачканный в золе, сытый и довольный появился возле грядки, на которую бабуля только что посадила новый лук и выложила ветками – чтобы куры не копали в ней червяков.
– Ну, вот и ладушки! Унучек, завтра с утра как позавтракаешь, будешь охранять грядки от мыша, а то он поест остальной лук, – сказала бабуля мне.
– Ба, а может не надо? Может его завтра не будет? – заинтересованно спросил я.
– Как не надо? Почему? Он же меня оставит без лука в зиму…
– Он больше не будет моркву и лук дергать, я обещаю… Ба, я этот мышонок! – скосив глаз, я вторым исподлобья смотрел на нее.
– Знаю, знаю, что ты, – улыбнулась она и ее, не по-женски, большие с раздутыми от постоянного тяжелого труда суставами пальцев, руки легли мне на голову и нежно погладили ее.
Индюк
Я стоял перед ней весь грязный и мокрый от слез и той лужи в которую я угодил, убегая от индюка, мне было четыре года. Она молча выслушала меня, подошла к стоящей в углу кадке и вытянула из пучка, подготовленных для вязания корзин, лозин одну, как мне тогда показалось, самую большую лозу. Ее зеленые глаза пристально посмотрели на меня.,, Вот хворостина, иди ею и побей своего обидчика! Если ты не побьешь его, то я побью ею тебя. У тебя есть выбор – либо ты индюка, либо я тебя! И запомни, что бы в твоей жизни не случилось, у тебя всегда будет выбор, посиди подумай и выбери правильный.»
Через полчаса я еще более грязный и мокрый, но не от слез а от пота, уже гордо рассказывал как гонял индюка по двору. Она ничего не сказала мне в ответ, но глаза ее светились серо-голубым цветом, излучая внутреннее добро. Она взяла топор и пошла во двор. Вечером она налила мне тарелку похлебки, большую ее часть занимала индюшачья нога. Я вдруг сразу понял чья это нога. Град слез брызнул из моих глаз, индюк к тому моменту из злейшего врага в моем представлении стал почти уже другом…
…Меня никогда не били и не воспитывали, не читали нотации ни мама, ни мои бабушки, но то как они порой поступали в тех или иных ситуациях до сих пор являются