новых дисциплин, занимавшихся этой проблематикой, – невропатологи, психологи, психиатры25.
Изменилась не только окружающая среда, но и сами люди. Для того чтобы «поставить себя» на фабрике, в городе, в доходных домах, на улице, требовались новые способы поведения и обхождения. Гендерные роли и отношения между поколениями начали меняться. Появились новые удовольствия для досуга, которые повлияли на способы получения опыта и массовый вкус. Но новые ролевые модели, соответствующие изменившимся условиям, не появлялись. Тем напряженнее искали их люди.
На рубеже веков подобные переживания утраты и тревоги переросли в явный кризис ориентации, который стал отличительной чертой эпохи и подвергал новый, индустриальный мир все более жесткой критике. Эта критика нашла своих самых красноречивых и громкоголосых выразителей в среде буржуазии, особенно буржуазии образования. Одним из парадоксов того времени было то, что в то время, когда капиталистическая экономика и модерная наука, то есть важнейшие сферы деятельности буржуазии, достигли в Германии небывалого расцвета, эта буржуазия впала в глубокие сомнения в себе и все больше дистанцировалась от культурных последствий своих собственных успехов. Протест против материализма и власти денег, против «холодного» интеллекта, против разделения труда и узкой специализации, против отчуждения и омассовления был наиболее распространен именно в буржуазной среде и перерос в своего рода бунт против побочных культурных эффектов эпохи модерна в целом26.
Эти выражения недовольства не обязательно были связаны с неприятием техники, промышленности и науки. То, что установление капиталистического хозяйственного уклада было неизбежно связано со специфическими изменениями в сфере культуры и общества – от классового раскола до «массового общества» и соблазнов большого города, – отнюдь не считалось несомненным. В этом отношении эти разнообразные попытки критики эпохи модерна можно понимать и как попытки принять те стороны новой эпохи, которые воспринимались как положительные, но избежать ее сопутствующих эффектов, которые воспринимались как вредные27.
Эта критика также показала, что религия, которая традиционно обеспечивала ориентацию и задавала смыслы, утрачивала свое значение. С одной стороны, религиозные установки и привязанность к церкви все еще были наиболее важными культурными факторами в Германии. Принадлежность к одной из двух деноминаций была само собой разумеющейся, причем религиозно-культурные привязанности еще больше углубились из‑за раскола между конфессиями и возникшего в связи с ним соперничества между церквями. С другой стороны, церковь играла все меньшую роль в повседневной жизни, а религиозные нормы, особенно в городах, утрачивали свой обязательный характер: эти процессы, которые невозможно было не замечать, вызвали еще больший рост потребности в истолковании