овторяя своими цветами ее состояние души. В метрах десяти от нее стояли мальчишки. Они продолжали поясничать и кричать обидные слова, но ближе подойти не смели. Тут она посмотрела на них. Ее огромные черные глаза вобрали в себя все мужество, всю ненависть, всю силу, какая только была в этом крохотном теле. Казалось на ее лице нет больше ничего, кроме этих огромных глаз. Мальчишки замолкли. Казалось все вокруг замолчало, даже насекомые перестали жужжать в сгущающемся воздухе. Слышался только шепот из того невидимого гнезда, который окружал девочку. Длилось все буквально минуту, шепот заполнил все пространство дороги, поле с обеих ее сторон и поднимался все выше, подхватываемый ветром. Как только ветер донес этот шепот до ее обидчиков, их обдало волной, страх охватил их тела, отразился в глазах и они в полной тишине убежали прочь.
Слез больше не было. Поле снова наполнилось привычными звуками природы. А в ее сердце появился покой…покой и радость. Она первый раз смогла дать им отпор. Не успев задуматься, на одних инстинктах она сделала это. Пусть не так, не по-людски, а как подсказывало ей ее нутро. И от этого ощущения гордость переполнила ее сердце, на лице появилась улыбка.
За последние два года в этой приемной семье, где она стала изгоем, в котором каждый мог излить свою ненависть, усталость, раздражение, пожалуй, она улыбнулась первый раз.
Встав на ноги, она притоптала землю, где рисовала непонятные еще даже ей знаки. Отряхнула платье и неспешно зашагала обратно в деревню, чувствуя внутри себя появившийся стержень – «Она может дать отпор, может защитить себя».
Солнце беспощадно начинало палить высохшие вокруг земли, достигая зенита, когда, проходя через скотный двор, она услышала из сарая крик Алана:
– Эй, замаражка, неужели тебя не унес лесной дух? Ах, как жаль, – снова ерничал он.
«Дураки», – подумала она, – «Они даже не поняли, что это была я, а не какой-то лесной дух». Ни слова не отвечая, пытаясь подольше насладиться радостью, разлившейся внутри, она прошла в избу.
– Где ты шляешься? Обедать скоро, у тебя еще не готово. Вставай помогай быстро! Боже, за что мне это наказание? – сердилась мачеха, как всегда даже не взглянув на нее.
Слишком худая, иссохшаяся телом и душой женщина, глаза которой не выражали ничего, кроме усталости. Сердилась она все время. На хуторе жить тяжело. Муж всегда в поле, работает на хозяина, денег приносит немного, корову новую купить, корм какой. На свои земли времени не хватает, поэтому зачастую каждую зиму приходилось покупать пропитание у самого хозяина. Мальчишек нарожала аж пять штук, а вот девчонки, чтобы ей помогала по хозяйству, ни одной. Вот и придумали они взять из приюта ближайшего города сиротку. Не ради материнской женской любви и ласки, а ради лишних рук в делах по дому. Сейчас мать уже с шестым ходила на сносях, тяжело давалась эта беременность, да и возраст уже не молодой. Поэтому почти всю работу по дому и во дворе выполняла Тая. В общем то никто и из родных детей не получали ласки от родителей, негде им было ее взять, неоткуда и дать. А прибившейся сироте, тем более спуску давать никто не собирался.
Старшие два сына Арнольд и Виктор были уже совсем взрослые, работали с отцом на хозяина. Они были крепкие и высокие, то, что нужно деревенским работягам. Алан и Яков по десять и девять лет щуплые и шустрые, а заодно и слишком задиристые, за скотиной ходили и дрова кололи, но больше, конечно, изводили свою сестру-сиротку, да спихивали на нее свою работу, а сами с другими мальчишками местными бездельничали и купаться ходили. Отчим Таи, человек суровый и бескомпромиссный. Кожа его, как и характер, были темными…, выжжеными, от постоянной тяжелой работы на солнце. По молодости он, видимо, был даже хорош собой, но выпивка и тяжелый труд оставляют отпечатки как на душе, так и на теле. Приходил он с работы поздно вечером усталый, злой, нередко хорошо выпивший. За его хмурое настроение могло попасть всем, а рука у него тяжелая…
Единственное, что могла испытывать Тая к этой семье должна была быть благодарность за ее спасение из монастыря. Но как ни старалась Тая угодить матери в делах, быть послушной, уважать и любить своих названных братьев, все равно по словам матери выходила во всем виноватой, неуклюжей и лишней. Тая очень хотела найти в глубине своей души ту самую благодарность за ее «спасение», но как ни копалась она в глубинах сознания, не было там ничего кроме обиды и смирения со своей судьбой. И все-таки любила она видеть хорошее во всем, всех пыталась оправдать:
«У отца Нико тяжелая работа, он устает и ему хочется забыться, вот и пьет».
«Мать Марта некрасивая и злая, потому что жизнь тяжелая на хуторе, и ее мать била в детстве, вот и она так нас воспитывает, в чем ее вина?»
Про Арнольда и Виктора вообще ничего плохого не скажешь, они относятся к ней не как к сестре, а как к прислуге, поэтому и не замечают ее вовсе.
«А Алан с Яковом просто глупы, потому что малы еще».
Хотя ей самой то было всего восемь годков, но размышляла она совсем как взрослая. А размышлять в любом случае приходилось…потому что столько мыслей было в ее маленькой головке, что если не размышлять ими, не складывать все мысли по порядку, то так и взорваться может ее голова