падал на одну из стен. На высоких пяльцах какая-то вышивка – смесь белого с пурпуром. Украшенная золотом лира возле окна. Возле стены просторное ложе, укрытое мехом циветты и пурпуром.
– Госпожа, – начал я, – ты знаешь, я убил твоего брата. Но знаешь ли ты причину?
Она отвечала голосом далеким, как морской берег:
– Кто после смерти Ксанфа сумеет уличить тебя во лжи?
– А какая кара, – продолжил я, – полагается убившему царя прежде срока? – Закушенная губа ее побелела. – Но я убил его в поединке, а тело доставил сюда для подобающих похорон, потому что не хотел бесчестить твою родню. Люди его не считают меня неправым. Как ты видишь, они позволили мне привести их домой.
Она отвечала:
– Тогда кто же я? Пленница, взятая твоим копьем? – Груди с вызолоченными кончиками затрепетали, выдавая волнение. И все же слова эти лишь напоминали мне о Филоне, взятой пиратом и вором; прежде ей приходилось делить ложе с людьми, которых трудно было поставить выше животных, и о нежности она знала лишь то, чему я ее научил сегодня. От сна меня пробудили слезы девушки, она просила никому не продавать ее и не дарить.
– Все остается как прежде, госпожа, – отвечал я. – Ты здесь царица.
– Но ты теперь – царь? Так, эллин?
Я подумал, что женщине, оплакивающей родственника, подобало бы вести себя сдержаннее и избегать резкости, но не мне было говорить ей об этом. Пятно солнечного света на стене заалело; белая птица в своей плетеной клетке нахохлилась перед сном, чтобы было теплее.
– Настанет время поговорить и об этом, – отвечал я. – А сейчас на руках моих кровь, от которой ты не можешь меня очистить, да и не подобает мне просить об этом тебя. Сняв вину с себя, я вернусь и выплачу дань за кровь детям Ксанфа.
В сгущающихся сумерках она поглядела на меня и спросила:
– Вернешься? Откуда же?
– Из Афин, – отвечал я, едва веря тому, что могу наконец произнести это слово. – Люди говорят, что на Акрополе есть храм Матери и святилище Аполлона у священного источника. Там меня очистят от пролитой крови сразу небесные и подземные боги. Я попрошу об этом царя.
Запястье ее обвивал браслет – золотые кольца змеи. Поправив украшения, она сказала:
– Теперь Афины! Разве мало тебе Мегары? Теперь ты решил еще завести сердечную дружбу с Эрехтеем.[66] Ничего себе дом для очищения! Лучше прихвати воду с собою.
Я ожидал от нее другого гнева. Можно было подумать, что я просто обидел ее каким-то пустяком, а не убил родственника.
– Или ты не знаешь, – продолжала она, – что его дед взял Элевсин, убил раньше срока царя и изнасиловал царицу? С той поры на эрехтидах лежит проклятие Матери. Зачем, по-твоему, Эгей воздвиг ей святилище на Акрополе и присылает сюда за жрицей? Пройдет много времени, прежде чем ему удастся смыть проклятие. И ты хочешь, чтобы этот человек очистил тебя? Не торопись, дай лучше своим юношам, которые так тебя превозносят, услышать, куда ты поведешь их!
– Проситель