дымом, предчувствием надвигающейся снежной бури, и едва уловимым приторным ароматом смерти.
Лютобор, отбивший себе все бока о спину юного чародея, терпеливо молчал. Настроение у него, не смотря на неудобства похода, было приподнятое. Как существо, живущее за счет магии, Лютобор знал о трагедии, разыгравшейся в замке, но это не занимало его. Главное, что он опять был на свободе! Вдыхать этот морозный воздух, пока душа твоего владельца то улетает в замогильные дали, то возвращается, – что может быть забавнее? И как это щекочет нервы! Тот, кому за полное избавление от плена нужно еще послужить, вдруг по собственной глупости устремился через Ворота Смерти. А Лютобор в самый последний момент, когда возвращение в мир живых может стать невозможным, одним усилием воли втянул Илью обратно.
Лютобор поворочался в ножнах, и чихнул.
Черниградский кремль рос на глазах. Приближаясь, он обретал все более реальные очертания. Распустившийся над ним огненный цветок казался знаменем торжествующей смерти, но в тоже время, было в нем что-то величественное.
Близился час последней схватки.
Лютобор уже вертелся в ножнах, предвкушая славную битву. За последние столетия меч совсем не различал добра и зла. Он чувствовал лишь единую Высшую Силу, пронизывающую миры и вращающую колесо истории. По большому счету, ему было все равно, кому служить. И философские вопросы не занимали его. Он устал верить в справедливость и мудрость Верховного Бога. Он превратился в того, кто видел наслаждение в убийстве, красоту в смерти, и сам стремился к гибели, проклиная дарованную ему вечность.
Зализный Вовк, вывалив язык, притормозил и, тяжело дыша, прохрипел:
– Эх, горилки бы да сала…
– Ничего, – вздохнул Илья, – если мы выберемся из этой заварухи – будет тебе и самогонка и мясо.
Когда Илья на волке ворвался в замок, схватка была в полном разгаре. Гвардейцы-упыри отступали шаг за шагом, несмотря на то, что берградские богатыри косили направо и налево, своих и чужих: да и где их там сортировать, когда они все на одну морду, причем довольно-таки поганую?!
Змей Горыныч, как лицо частное, проведшее весь свой век в научных опытах, в бой не рвался. Даже перспектива с честью для себя потерять лишние и, порядком поднадоевшие головы, как-то не прельщала. Поначалу дракон пальнул пару раз огнем, но когда схлопотал дубиною по рогам от Ивана же Песьего сына, сник, заполз под дубовый стол и притаился, в надежде, что эдакую тушу трудно заметить в заварухе.
Больше всех куражился дед Йог. Порядком захмелевший, вернее, не просыхающий от самой границы, бравый старик гонялся за Кащеем и, время от времени, ловко пинал его под бессмертный зад. Упыри и наемники-гоблины тузили друг друга, почем зря, совершенно забыв из-за чего, собственно, вся эта катавасия. Выбитые клыки и вырванные с мясом клочья шерсти устилали пол, а оплывающие глаза и расцветающие пышным цветом синяки – были