бремя страданий. Бабушка в семнадцать лет представляла собой стальное дерево, стебли которого цеплялись любой ценой за такую вероломную почву жизни. Ее отец был тоже зажиточным в понимании советской власти. А грех состоятельности расценивался в ту пору как смертный порок.
Она родилась в краю бескрайних озер и отлогих холмов. Это был мир плодородных земель, обильных садов и людей, созданных из порывов и дерзких желаний. Но их избыточная эмоциональность и неизменная жажда лучшей жизни сыграли свою роковую роль. В то время следовало лизать горькие изъяны сомнительных нововведений и не отступать от принятой линии вездесущей партии. В головах же людей, родившихся на Украине, всегда царил вольный дух и извечное стремление к свободе. Там, где голова вольно вскидывалась вверх, ее незамедлительно отсекали. Там, где рождался неосторожный рокот инакомыслия, проводилась воспитательная работа.
Украинцы всегда были непокорным и стихийным народом. Казалось, в них живет сила ветра и мятежная природа океана. Они никогда не отличались затаенной осторожностью белорусского брата. Их действия всегда были подобны пушечному выстрелу или разряду молнии. Кто может обуздать стихию? Кому под силу удержать в руках огненное сердце? Это казалось невозможным. На Родине бабушки Лили не знали выражений «так следует поступать» и «ни шага в сторону». Они всегда раскидывались в воздухе жизни трепещущими искрами и переливались, словно радуга, влюбленная в насмешку солнца.
Но оказалось, даже радугу можно поймать в силок и раскатать в серую полосу асфальта. Тридцатые годы задушили Украину мороком голодных страданий. Политика искусственно вызванного голодомора призвана была сломить непокорный народ и уничтожить остатки сомневающейся мысли. К каждому двору подъезжали черные скелеты подвод, словно знаки будущих страданий. На передней кровавым пятном сочился алый флаг и надпись на плакате, бережно закрепленном на боку подводы, гласила: «Ликвидируем кулаков как класс». Такая короткая фраза словно ударом молнии рассекла надвое мирную жизнь многих людей деревни. Бабушка долго пор помнила своего соседа, вернувшегося с войны ослепшим на оба глаза и потихоньку начинавшего отходить от гибельного дыхания кровавой бойни. Буксирная бригада, стаей воронья сорвавшаяся с темных коленей подвод, с каркающим скрипом сапог и оглушительной силой четко отчеканенной команды, влетела в дом соседа. Острые иглы щупов в ощетинившихся руках уставились дюжиной зрачков в белое лицо потолка. В течение трех часов весь дом был словно раскромсан их хищными клювами. Бессильной тоской опадала перед глазами девочки белизна крыльев постельных принадлежностей. Одежда и обувь незадачливых хозяев летела в алчное лоно жадных подвод, словно разогревая их непомерный аппетит все новыми и новыми жертвами. Тонкой струной разрывал небо поросенок, взрывом отчаяния полоснули округлившиеся глаза коровы,