не замахнулся. Честно, еще бы секунду, и влупил бы ей, прямо в лоб, в лобешник…
– Спокойно, спокойно! Это так трогательно, что я не могу просто.
Серафима снова стала стрелять. Пистолеты дергались у нее в руках, кисти слабые, никуда не годится. Но попадала. В упор любая дура попадет.
Патроны закончились, она спрятала пистолеты и достала револьвер. С коротким стволом, черный. Я позавидовал, сам давно хочу себе револьвер, даже у Петра одна рухлядь, а самоделку не хочется.
А у этой есть.
– Говорят, ты и сейчас к ней ходишь…
Бук. Револьвер звучал совсем по-другому, серьезнее. И убойнее, мрецов отбрасывало на несколько метров, видимо, Серафима подточила пули.
– Говорят, ты ее выкрасть два раза пытался…
– Такие же дуры, как ты, и говорят.
Я разозлился и направился обратно, к крану. Зря она приперлась, только настроение портит. Бестолковая. Все они тут бестолковые, один другого хуже. Но эта Серафима… И чего она ко мне привязалась?
Мяв. Папа мяучил. Громко. Отрывисто.
– Кошака пора кормить, – усмехнулась Серафима. – Скорее, а то он тебе в ботинки нагадит!
При чем здесь ботинки? Нет, все же дура…
И тут же звук. Протяжный и страшный, как будто со всех сторон, и с неба, и из-под земли.
Я остановился. Оглянулся.
Мрецы замерли. Окоченели, как-то головы наклонили. Тоже, что ли, слушают…
Серафима перестала стрелять. Отбежала от провала. Ко мне поближе.
– Опять смерч, что ли… – перезаряжала револьвер. – Вот привязались… Про дожди из мертвецов слышал?
– Нет.
– А они бывают. Шнырь рассказывал. Один смерч разрывает кладбище, труперы вылезают, а другой их подхватывает. А потом они сыплются. Здорово?
– Здорово.
– А правда, что Петр за твой «Эндфилд» предлагал любую пушку, какая у него есть?
– Не «Эндфилд», а «Энфилд», с одним «д»…
– Это ты с одним «д», раз отказался, – перебила Серафима. – Выбрал бы вместо этого старья нормальную пушку, Петька электромагнитный резак сейчас как раз изобретает, можно труперов валить, как серпом по лебеде. И он с двумя «д» – «Эндфилд», по-английски «Конец поля»!
– Какого еще поля?
– Футбольного, что непонятно. Через все поле бьет, отчего и называется. Изучай английский, кошатник.
– Зачем мне английский?
– Как зачем? Есть пилюльки от дурости, а там инструкции всегда на английском. Вдруг повезет найти?
– Сама ты… С двумя «д»…
Папа уже орал. Звук повторился. Громче, даже глаза заболели.
– Что это?! – Серафима побледнела.
– Конец поля!
Звук. Прямо из-под ног.
– Тряс!! – заорал я. – Лежать!
Быстренько лег на бок, натянул противогаз. Серафима выругалась, упала рядом, тоже противогаз нацепила.
Вой не прекращался. Постепенно к этому вою прибавлялась вибрация, словно в глубине под нами выгибалась гигантская пружина. Заныли зубы и остальные кости, вибрация перешла в толчки, и теперь мы подпрыгивали,