цену, барахтался, как мог, пытаясь, загнанный, вырваться? За что?
И все-таки Андрей получил тогда свою комнату с кучей дерьма в углу. Он все же отвоевал свой краешек под солнцем. Потом тоже бывало всякое, но тогда уже у Сафьянова появился собственный плацдарм, где можно было занять круговую оборону, отстреливаясь до последнего патрона, а в минуты затишья спокойно зализывать раны. Тем, кто имел крышу над головой всегда, этого не оценить.
… Сафьянов затуманенным воспоминаниями взглядом обвел огромную гулкую комнату. Пододвинул ближе телефонный аппарат – единственную вещь в этой пустоте – набрал номер, который помнил наизусть. На том конце провода приятный голос ответил, что хозяйка подойти не может, но внимательно выслушает оставленное сообщение. В таком контексте Сафьянову нечего было сказать. И он тогда остался просто сидеть – ждать, когда придет смотреть квартиру потенциальный покупатель.
Андрею очень хотелось поговорить с кем-нибудь об Алевтине – о ее смерти, о том, почему это произошло. Но, наученный горьким опытом своей жизни, Сафьянов знал, что предпринимать ничего не должен. Никаких движений. Все образуется само собой.
Андрей Сафьянов сидел под высокими сводами пустой квартиры и ждал.
Уже почти стемнело, когда Игорь Воротов добрался, наконец, до Петровки 38. В метро по дороге от Павелецкой до Тверской следователь по особо важным делам пытался расслабиться и хоть чуть-чуть релаксироваться. За долгие годы работы в прокуратуре Игорь приучил себя использовать всякую минуту и самые не подходящие, казалось бы, места для отдыха и аутотренинга. Иногда у него это даже получалось. Вот и сейчас он покинул метрополитен с гордым чувством свежести и бодрости. Топая по бульвару к назначенной цели, Воротов перебирал в уме приятные картинки бытия: вот его пятилетний сын, Антошка, смешно становится в каратистскую стойку, пытаясь подражать папе; вот жена Света, со счастливым выражением лица, открывает ему, Воротову, дверь, целует его и тут же скрывается на кухне – как же, муж пришел с работы, нужно разогреть ужин и вкусно покормить, расспрашивая за трапезой о том, что случилось за день; вот они все втроем летом идут к даче через поле, солнышко ласково светит, птички поют, пахнет скошенной травой – хорошо… И почему все эти прелести семейной жизни Кудряшов называет скукотищей?
– Ну, где ты там? Позвонить не мог? – набросился раздраженный Славка на умиротворенного Игоря.
– Что-нибудь случилось? – с Воротова враз слетела вся благостность.
– А вот не скажу, – и Кудряшов закрыл себе ладошкой рот.
– Пустейший ты человек, Вячеслав, как тебя только в органах держат?
– В пробе воздуха из квартиры Коляды нервно-паралитический газ не найден.
Игорь удовлетворенно кивнул:
– Буфет закрыт?
– Стало быть, и в правду – гадалку на тот свет спровадил мужик. У женщины сил не хватило бы подтащить к окну упирающуюся Коляду, тем более, выпихнуть ее из окна. А что тебе буфет?