одноглазый?.. Трудно мне объяснить, так мало слов я знаю, и все они не про то, что хочу сказать… Жизнь наша страстная, мы больше играем и притворяемся, чем занимаемся жизнью. Может быть, когда мы говорим «надо!», оно нам и не очень надо… Или надо, но при каких-то условиях… Эх, чувствую, мимо пролетают мои слова… Вот, скажем, коллекционер, страстный собиратель. Захотел бы он, чтобы у него сразу оказались все вещи, о которых он мечтал? Может быть, сгоряча и захотел бы, но потом бы понял: нет у него коллекции, а есть склад, пресный и постный.
Говоря всё это, адмирал всматривался в лицо собеседника, в надежде обнаружить признаки понимания. Но Акакий бесстрастно конспектировал слова моряка.
– Или вот ты даёшь милостыню убогому. Почему? От добросердия, скажешь ты. А если нищий накупит на эти деньги дёгтя, чтобы облить тебя со смехом. Подашь ты ему следующий раз? И куда твоё добросердие делось? Наверно, оно было, кто спорит… Но не истинное, не чистое, немного отдающее дёгтем. Вижу, не понятно и путано я рассказываю… Я больше привык к командам, ясным и солёным, – грустно признался Синторий, а потом внезапно крикнул:
– Набить грота-брасы! Чтобы дрожали от трепета, как дева Мария под святым духом!
От адмиральского ора проснулся дремавший Евсевий. Синторий понял, что переборщил с доходчивостью объяснений и вернулся к прежнему режиму повествования.
– К чему я это всё рассказывал? Ага, вспомнил: я хотел сказать, что цезарь Крисп жил без азарта. Он делал всё, что ему надо, без красоты и артистичности. Жизнь для него – как случайная прохожая, с которой он сейчас разминётся и больше никогда не встретится. Зачем она ему? Понимаешь, в чём дело… Я опытный моряк, и Абант – мой противник – опытный моряк. И поэтому мы знаем, что это невозможно. Из опыта знаем, что так нельзя. А он этого не знает. И потому – делает!
Синторий отпил вина и задумчиво посмотрел в окно. Помолчал немного, а потом продолжил:
– Вот такой человек прибыл на мой флагманский корабль!.. Часть вражеского флота тогда находилась в Тесноте (τὸ Στενόν) пролива, между местом впадения реки Родиас и остатками персидского моста. Их либурны укрылись под обрывистым берегом бухты Мадитос, на Абидосском рейде. Они просто связались тросами, не рискнули стать на якорь, потому, как дисорма1 там, а ещё сильное течение, и приходится вытравливать много каната. Вот такая была обстановка перед днём битвы, когда всё понеслось нежданным поносом…
– Так, о битве – как можно подробнее, – попросил Акакий и почесал стилосом за ухом.
– Тем утром я вышел на палубу, всё небо было в мелких розовых облаках. Царевич висел вниз головой, зацепившись коленями за спущенный рей.
– Слышишь, цезарь, – сказал я ему, – эскадра Колиноса уже приближается к Лагиссам, а я до сих пор не знаю, что мы будем делать.
– Как, что? – бодро ответил цезарь. – Побеждать! Разве ты первый раз идёшь в бой?
– Нет, не в первый, но раньше на румпеле была только моя рука, – отвечал я. – А теперь вроде как два рулевых. Ты будешь вмешиваться