ближайшего щенка, Реела, и в зубах отнесла его в нору.
– Дай мне хотя бы выкормить щенка, брат, – в отчаянии молила мать. – Не прогоняй меня до тех пор.
– Уходи сейчас, ты больше не в стае. – Рууко теснил ее к краю прогалины; несколько раз она пыталась обернуться, и все-таки вожак с двумя волками отогнал ее, окровавленную и поскуливающую, далеко в лес.
Вернувшись, Рууко издал повелительный рык, и все взрослые волки, кроме Риссы, устремились прочь с поляны: вожаку нужно заботиться о добыче, а солнце уже делалось жарким, для охоты оставались немногие часы.
Я хотела было двинуться в лес, по следам матери, но измученные душа и тело отказывались служить, я бессильно опустилась на жесткую землю, прохладную даже под теплым утренним солнцем.
Самые крупные и самодовольные из щенков Риссы, Уннан и Борлла, подобрались ко мне и оглядели с головы до ног, не скрывая презрения. Борлла, на вид покрепче Уннана, больно ткнула мордой мне в ребра и обернулась к брату:
– Да уж, долго она не протянет.
– Точно! Только и годна, что в пищу медведям.
– Эй, медвежья еда! – подхватила Борлла. – Не вздумай подступиться к нашему молоку!
– А то мы довершим начатое отцом! – Подлые глазки Уннана смерили меня от носа до хвоста.
Щенки припустили рысью к норе, где прежде скрылась Рисса. Борлла по пути не упустила случая отвесить шлепок самому мелкому из братьев – взъерошенному волчонку, которому не дали имени; Уннан, глядя на нее, зарычал на Марру – вторую из своих сестер – и повалил ее в пыль. После этого Уннан и Борлла, довольные собой, победно задрали хвосты и важно двинулись дальше. Марра отряхнулась и поспешила за ними; меньший волчонок остался лежать, припав к земле.
Весь день я провела на поляне, несмотря на жарко палящее солнце. Мне казалось, что если ждать долго, то мать вернется и заберет меня с собой.
Прошел день, настала ночь; взрослые волки вернулись с утренней охоты, выспались и ушли на вечерний промысел, темный лес ожил незнакомыми пугающими звуками. Мать все не возвращалась. Меня оставили в живых, но я была обречена на одиночество, страх и презрение со стороны родной стаи.
Глава 2
Я не стала возвращаться в материнскую нору – там пахло погибшими сестрами и братом, там ждало лишь одиночество. Внезапно донесся запах молока и теплых тел, послышалось чмоканье, – и голод сорвал с меня оцепенение, не отпускавшее весь день. Часть меня еще недоумевала: как я смею думать о еде, когда мою мать навсегда изгнали? Однако неужели я выстояла против Рууко лишь для того, чтобы умереть от голода в нескольких шагах от теплого молока Риссы? Я не знала, захочет ли она меня накормить, но ведь я дочь ее сестры, во мне течет та же кровь – я должна попытаться! Я не забыла угроз Уннана и Борллы, и тем не менее страх пересиливался голодом. Я отползла от тел брата и сестер и двинулась было к норе, откуда доносились манящие запахи и звуки, как вдруг заметила взъерошенного волчонка, неловко свернувшегося на краю поляны. После удара Борллы у него поперек