умудриться притащить сюда, пестрел буквами. Я увидела имя отца, матери и… свое. Схватилась за сердце.
– Почему я? – спросила вслух, беспомощно оглянувшись на Петра. – Перепутали? Не поняли, кого хоронили? Волосы, что ли, не видели? Или обгорело все так, что трудно было узнать?..
Одно предположение страшнее другого.
Дядька подошел ближе. Обнял за плечи.
– Вот и хорошо, что считают тебя мертвой, – попытался утешить он.
– Но искали же! Сама была свидетелем, когда всадники в черных одежках расспрашивали, с рыжих девок платки сдергивали. Значит ли это, что кому–то хочется, чтобы меня считали мертвой? Если так, то где имя моей сестры? Неужели жива?
– Не думаю, милая. Горан ее за волосы в сарай поволок, а потом вышел с окровавленным ножом. Сам видел. Я думаю так: предатель приказал всех закопать, а попутали имена не его люди, а соседский сын, что камень сюда приволок.
– Да, купчиха сказала, что одна из дочерей выжила, но не знает, какая, – нашла я оправдание словам Петра.
Постояли молча. Я поплакала. Погладила камень, когда прощалась с родными.
– Теперь в крепость Ратиборов сходить хочу, – сказала я, когда шли обратной дорогой.
– Не пущу, – резко возразил Петр. – Горан близких не пожалел, деревню сжег, а ты в его руки добровольно попасть вознамерилась?
– Сам же говорил, что я на себя не похожа. Даже если столкнемся, не опознает. А мне очень надо на кладбище при крепости попасть. Хочу с Игорем повидаться. Рассказать ему о нашем дитя.
– Нет, не буду рисковать. Не пущу.
– А если выступить с представлением? – вмешался в разговор Яков. – Пойдем всей ватагой. Не люди они, что ли, чтобы отказаться от веселья? Пусть даже не заплатят, но мы Горана и его дружину отвлечем и дадим Ягори могилку отыскать. Пусть поговорит, раз сердце просит.
Петр долго сомневался, но, когда мы вернулись к обозу, Мирела поддержала Якова.
– Девка тоску в себе носит. Пока собственными глазами могилу не увидит, так и будет маяться.
Пока они спорили, я представляла, как пойду на кладбище и не обнаружу имени Игоря на могильном камне. Хоть и привиделось мне прошлое, лица любимого я все же не разглядела. А мало ли рыжих среди нас? А может, само видение было обманным? Ведь могло такое случиться? Могло?
Не случилось. Я стояла у могилы Игоря и пальцами гладила грубо высеченные буквы. Кладбище обнаружилось за крепостной стеной, в самой низине. Здесь снег лежал ломкой коркой. И веяло от земли лютым холодом. Но даже отсюда было слышно, как поют скоморохи частушки, громко трещат балалайки и воют дудочки, а им в ответ раздается хохот зрителей.
Обоз остался дожидаться нас у реки. Коней не распрягали. Женщин и детей с собой не взяли, чтобы сразу, как только закончится представление, рвануть прочь.
На кладбище со мной вместе пошла только Зорька. Думали, что две женщины в темном меньше привлекут внимание. Обманулись.
– Что вы здесь забыли? – грозный голос заставил нас вздрогнуть. Мы крутанулись на пятках, не ожидая, что кто–то