Да, какой-то крохотный светящийся шарик мелькал между деревьями, то разгораясь, ту потухая.
– Было совершенно непохоже, что этот свет как-то связан с людьми, но кто еще мог его зажечь? Наверное, это охотники, решил я. Или припозднившийся путешественник, которому приспичило выскочить из машины по нужде. В общем, я принял решение – теперь понимаю, что совершенно идиотское, – идти на свет.
Подобно легкомысленной Красной шапочке Маттеус свернул с проторенной тропы (в его случае это была дорога) и углубился в заросли. При этом он орал во всю глотку, сообщая, что заблудился, и взывая о помощи. Свет мелькал совсем близко, и Маттеус устремился к нему. Шел он быстро, однако расстояние между ним и светящимся шариком не уменьшалось. Вскоре он понял, что совершенно не представляет, где остались дорога и машина. Со всех сторон его окружали колючие кусты и уродливо искривленные деревья, болотистая почва под ногами подозрительно хлюпала. Одна из тропинок, по которой он двинулся, буквально утонула в грязи, другую преградило толстенное поваленное дерево. Влажный ночной воздух становился все холоднее.
– В конце концов я оказался на краю какого-то болота – поблизости от Северного озера множество болот, и это очень опасные места. Увязнуть в холодной жиже мне вовсе не хотелось, и я решил, что самое разумное – не двигаться. Прижался к стволу дерева и замер, едва не превратившись в ледышку. Светящийся шар исчез. Не знаю, как долго я просидел под деревом; кажется, я заснул несколько раз. Наконец, часов в пять или шесть утра, небо начало светлеть и темнота вокруг развеиваться. Когда стало совсем светло, я понял, что просидел всю ночь на краю знаменитой Адской ямы, расщелины в известняке, которая внезапно разверзается перед глазами. Как правило, они ужасно глубокие. Сделай я еще шаг, я бы сейчас с тобой не разговаривал.
Дерево, к стволу которого притулился Маттеус, росло на самом краю Адской ямы, корни его уходили в глубь расщелины.
– Вид у него был заморенный – сообщил Маттеус. – Я, конечно, не биолог, но это дерево явно чем-то болело. В стволе – огромное гнилое дупло. Встав на ноги, я заметил, что в дупле что-то тускло поблескивает. Железо, догадался я. Старое, ржавое железо. Очень старое.
Он сделал паузу и взглянул на меня, словно предлагая вмешаться и высказать свои предположения. Некоторые рассказчики питают пристрастие к этому приему. Не случайно говорят, подобное притягивается подобным. И Маттеус, и Вроб Барни обожали драму. Впрочем, я тоже, так что я молча ждала продолжения.
– Даже сейчас не могу сказать, зачем я это сделал, – наконец заговорил он. – Так или иначе, я сунул руку в дупло и коснулся того, что там лежало. На ощупь оно оказалось мягким, как древесный гриб. Влажным. Склизким. Но потом я нащупал край какого-то твердого предмета, ухватился за него и вытащил.
Это был железный контейнер с пленкой. Пленкой, покрытой нитратом серебра.
К тому времени окончательно рассвело, и Маттеус увидел тропу, ведущую к шоссе. Следуя подсказкам своей интуиции, он пошарил в дупле еще и извлек