и не участвовать в ней.
– Тот самый триумвират, три паши, которые устроили геноцид армян, должны были дать им и всем вечную жизнь, – сказала задумчиво Тэффи, – но так как у них не было жены армянки, одной на троих, которая вела бы их, даже турчанки, без разницы, или гречанки, сладость не меньшая, то они в слепой ярости захотели уничтожить всю Османскую империю. И погубили ее. Это первый пример того, что могло стать бессмертием, но не нашло своего выхода в женщине, а потому обратилось в смерть. Это «Женщина и Смерть» Горького. Не найдя Цветаевой, эти трое устроили всем Ахматову. Потому Марина и покончила с собой. Она объяснила то, что произошло в соседней стране – во всем, целом мире. Везде.
– Из меня, после моего самоубийства, выросли четверо, когда ушел в небытие чертов Сталин, – кивнул Маяковский Тэффи, – это Евтушенко, Вознесенский, Рождественский и Ахмадулина. Моя смерть дала и указала путь ко спасению. Ко всеобщему. Три мужа и одна их жена. И все четверо великие, как самоубийство женушки Сталина. Ведь ее не было никогда. Не было. Тень жены Мандельштама, той же Надежды, прилетела и отомстила Сталину за смерть своего мужа собственной смертью. А женой Сталина была только Лиля Брик. Она и сказала, что ее настоящей любовью был только Ося. Но не уточнила, какой. Ося, Осип, Иосиф Виссарионович Сталин, а не та подушка, на которой она спала. И именно о Сталине я писал, сам не понимая того, когда говорил, что Лиличка спит с самим Дьяволом. Так все и было. Они вдвоем меня и убили. Задушили меня. Задавили. Муж и жена. И буквой «и» между ними был я. И я не соединял их, а разъединял. Вот меня и убрали.
– Невесело, – горько молвил Есенин и омочил усы, которых не было, пивом, хлещущим прямо с небес. – Но я согласен, что Надежды, жены Сталина, но есть параллельные и одновременные вселенные. И вот в соседней все было так: тебя жена Сталина, Лиля, довела до самоубийства, а твою настоящую жену, Надежду, вынудил к суициду Сталин. Так образовался крест, на котором по обе стороны распяты Володя и Надя. То же самое произошло со мной и с Галиной.
– Бениславской? – поднял на него глаза Блок.
– Той самой, – не смутился Есенин и выдержал взгляд своего брата, – два самоубийство есть одно убийство. Меня и ее.
– А какова твоя история, Блок? – спросила Тэффи его.
– Я умер потому, что задохнулся точно так же, как вы. Я должен был стать Богом, но у меня сожгли библиотеку – лестницу в небеса. Ее потом построил Маяковский, но поднялся по ней другой. Тот, кто назвал его талантливейшим поэтом эпохи. Вас двоих убила голова Сатаны, меня его задница. Потому что я ее никогда не любил. А вы заигрывали с ней, шли из народа. Подымали его вслед за собой. Подняли, и он ногой скинул вас вниз. Расскажи теперь ты о себе, – уставил ледяной, как солнце, взгляд на Тэффи Блок.
– Я умерла в 1952-ом году. Вся моя жизнь была схваткой со Сталиным. Я умерла как барс. Тот, кто сражался с Мцыри. Оставив неизгладимые, неисцелимые раны. Сталин же тоже был своего рода Мцыри. Неудавшийся Мцыри. Вот я и исправила это. Сделала его настоящим Мцыри. Вот он и умер от моих ран. «Мцыри» –