тебя, я это сделаю, поверь! Но ты дослушаешь! Маринка, оказывается, второй месяц лежит в реанимации, а Левин продолжает постить её счастливые фотографии. Все думают, что она просто отходит от родов, просто решила спрятаться!
– Лихой, две минуты, и я все равно уйду… Ты решил рассказать, как тяжело прошли роды у той, которая променяла меня на моего заклятого врага? На того, кто изнасиловал мою сестру, а в итоге так и не ответил за содеянное? Мне порадоваться? Отправить цветы и шарики?
– Баран ты упертый! Да не помнит она никого! Он закрыл её в отдельном боксе, как прокаженную, ей даже диагноз толком поставить не могут! На, смотри, – Пашка достал из кармана сотовый, запустил какое-то видео, а после отпустил руку, зная, что никуда я уже не денусь.
Я осел на диван, закрыл глаза, вбирая некогда любимый голос.
– Артёш… Артёш, ты где? Артёёёём!
Картинки на дисплее не было, слышался шорох и отдаленные крики, смешивающиеся с рыданиями.
– Какого хера? – не мог понять, что происходит. Снова перемотал видео, вслушиваясь в суть, пытался абстрагироваться от страха, от панических нот в этом пробирающем душу крике. – Лихой, ты чего молчишь? Что это такое?
– Я две недели назад лежала в больнице, – Лиса, все это время раскачивающаяся в кресле, вдруг повернулась. Её глаза были полны горьких слез, с лица ушел весь румянец, открывая страх и неверие. Лиса встряхнула головой, забрала у мужа стопку, которую он уже давно согревал в руках, опустошила и начала рассказ: – Случайно услышала трёп медсестер на посту. Они шептались, что анестезиолог напортачил, и какую-то богатую сучку скрючило так, что реанимировать пришлось. Ребёнка достали, отдали отцу, а девка в кому впала. Я тогда пожалела бедняжку, но вскоре забыла. А перед выпиской меня отправили на МРТ в другое крыло клиники. Меня сопровождала бабулька, мы с ней сидели в коридоре, когда раздался крик. Такой истошный вой, что кровь застыла в жилах. Я было рыпнулась узнать, что происходит, а она меня остановила. Говорит, на этаже девочка лежит после тяжелых родов, а после комы вовсе кукушка поехала. Никого не признает. Ни родителей, ни мужа, орёт как ненормальная, Артёма какого-то зовёт…
Лиса остановилась, чтобы дать мне время на вдох. Один гребаный вдох, чтобы не отключиться. Сжимал подлокотники кресла, ощущая, как горят пальцы, как ноют суставы.
– Я спать не могла. Эта девушка просто не шла у меня из головы. Стало казаться, что голос знаком, но все никак не могла вспомнить. И я не выдержала. Тайком пробралась в другое крыло и стала бродить по палатам. И нашла, правда, чуть не отключилась прямо там же! Это была Марина. Она лежит привязанная, скрюченная, дергается, как эпилептик, и тихо подвывает. Я зарыдала от ужаса, благо меня услышала та бабулька, а не стервы из ординаторской. Женщина поняла, что мы знакомы, и пока вела меня обратно в корпус, рассказала, что запустили девку. Никто ей не занимается, муж забрал ребенка и пропал, а родители приходят только оплакать… А ещё она никого не узнает, продолжая звать только ей известного Артёма…
– В