войска Заварзы, ему давал небольшое жизненное пространство. За которое он уцепился, не раздумывая.
– Теперь о самом Сабанее. Почтенный, безусловно, допустил промашку, не сумев предвидеть смерти своего господина, но поскольку я не могу его осудить сейчас – это не в моей власти – я вывожу его из состава Совета до особого распоряжения. Исполнять обязанности моего астролога не может пока никто, кроме гадателя жреца Дьеля, именно он и будет моим звездочетом. – Верховного священника Абаим ни на Совете, ни прежде нигде не видел, отсюда сделал вывод – к заговору тот ни малейшего касательства не имеет. Конечно, мог ошибаться, и очень серьезно, особенно, если жрец оказался бы кукловодом нынешних бунтовщиков. Но и без того сложный сговор по свержению государя оказывался невозможно хитроумным; вряд ли такое мыслимо, – разве что в древних летописях о делах давно сгинувших за рекой смерти государей.
К верховному священнику немедля послали одного из стражей. Сабанея в его попытке усидеть на прежнем месте никто не поддержал. Больше того, главный советник осмелился напомнить об имуществе сожженной обсерватории. Невольно государь усмехнулся: один миг – и дележ власти продолжился. Присмотревшись пристальней к присутствовавшим, Абаим определил хранить сокровища обсерватории в казне. Мултан победно вскинул голову, Цвыль куснул губу – заговор начинал обращаться против поднявших головы. Впрочем, следующий шаг императора заставил заговорщиков замереть в изумлении:
– За заслуги перед отечеством и проявленное мужество и решительность я назначаю почетным генералом младшего генерала Заварзу. Распоряжения он получит после интронизации, – после чего император заметил, что вечером хотел бы видеть в доме приемов главного советника, казначея, почетного генерала, верховного священника и магистра. Цвыль поклонился, кажется, и выразил свое полное согласие как с местом встречи, так и со всеми словами, что выскажет господин о своем воцарении. Кажется, сделал он это вполне искренне.
Короткий, как и полагалось, обряд сожжения убитого императора завершился торжественным плачем, салютом и грохотом барабанов и возвышенными стенаниями горнов. Плакальщики окончили свою скорбную песнь и разошлись медленно, величаво, едва последний дымок растворился в воздухе. Затем прах императора упокоили в урне и замуровали в стене храма Диких лебедей, вместе со всеми знаками его рода, необходимыми для встречи с солнечным богом Дьелем, каждую ночь проплывающим по реке мертвых, где он, наконец, подберет убитого и отвезет на небо – к императорской звезде, отмеченной на картах во времена оны, когда он только вступал в свою новую сущность полубога.
И когда император упокоился по ту сторону небесной тверди, в дом приемов пришли все вызванные новым монархом люди. Они немедля утвердили на завтрашний полдень обряд восшествия на престол, вхождение в небесный чертог