молодняка из «бабочек». Второго же в споре выиграл. Они, полукровки, почти не уступают в скорости почтовым, а иногда и превосходят. У полукровок обычно в хвосте четырнадцать перьев.
А ещё есть прямыши – сизые голуби, не отличить от диких. Прямыши летают прямо, вертикально подниматься не умеют. Высоту набирают вроде самолёта гражданской авиации… с натугой и под углом.
А также у нас выделяли, как особый подвид – лихих голубей. Это практически те же дички. Молодняк нельзя рядом с подобными птицами выпускать. Частенько сманивают с собой. Или, хуже того, до смерти заклёвывают.
Голуби очень жестокие птицы. Своих собратьев насмерть забивают, если те болеют. Но, с другой стороны, естественный отбор… стаю от эпидемии сберегают…
Вот, собственно, и весь ликбез для начинающего заводчика голубей.
Итак, большинство голубятников города готово было не просто меня растерзать, но и всех моих птиц забрать по праву сильного. Одно их останавливало – Артурыч спуску беспредельщикам не давал. Меня сразу под опеку взял, а ухарям и сявкам пояснил так:
– Покуда я здесь смотрящий, Ислямку чтоб никто и тронуть не смел, иначе распишу «под хохлому», ни один лепила не сошьёт!
И всё было бы хорошо…
…но однажды, это глубокой осенью случилось, Артурыч передал через пацанов, чтоб я к нему зашёл. Жил Керосин на съёмной квартире, хозяина которой никто не видел. Говорили, эту «хату» воровской общак спецом для смотрящего оплачивает. Точно не знаю, а вот врать не стану.
Пришёл я к Артурычу, он меня на кухню провёл, лимонадом угостил и коржиком свежим, ещё горячим, как сейчас помню, а сам всё чифирь сосал с какой-то таблеткой. Как мне ребята потом сказали, новокаин, скорее всего. Смотрел на меня Артурыч, прорисовывая пожилую улыбку сквозь жёлтую седину прокуренных усов и коричневые зубы… от частого употребления чифиря. Это мне тоже потом объяснили.
Смотрел Керосин с какой-то отеческой теплотой, но погладить не пытался… хотя ему хотелось. Я это совершенно явственно ощущал, будто кто-то мне в мозг мысли воровского авторитета транслировал.
Молчали. Я не смел и рта раскрыть, а Артурыч о чём-то своём думал. Хотя, как оказалось, не о своём, скорее – о моём.
– Слушай меня сюда, пацан, – прервал молчание Керосин, – весной я уеду из вашего города. Так братва решила. А вместо меня кто придёт, тому до голубятников нет никакого дела… кроме пополнения общака. Так что, смотри, Ислямка… Придётся тебе либо голубей продавать, либо в бой идти, как панфиловцу. Третьего не будет… Раздерут твоё хозяйство сявки с босотой приблатнённой, если сам раньше птиц не продашь. Но это путь для слабого. Хочешь оставаться в деле, должен себе авторитет завоевать.
Ты ещё пацан… Понимаю. Но если сейчас не станешь мужчиной, то можешь не стать им никогда. Я вот в своё время испугался… захотел лёгкой судьбы, не смог дружкам отцовским противостоять… вот и покатился по жизни, будто юла-волчок с батарейкой в заднице. Потом спохватился, стал себе авторитет