тихо ругаясь себе под нос. Нет ни одного подобного плаката с моим именем, что, в принципе, вполне нормально. Мне нравится оставаться в тени. Но это также напоминает о том, что я – головная боль команды… изгой.
Я практически чувствую, как закупоренная энергия и агрессия выплескивается из меня, словно потоки воды, бьющиеся о камни, – это мое самообладание не выдерживает под натиском накопленной энергии. Но я не могу позволить этому отразиться на сегодняшней игре.
Наконец эта чертова шайба падает на лед, и я делаю рывок вперед, вспоминая нашу тренировку. Ко мне присоединяется тридцать седьмой игрок из «Ренегейдс», я улавливаю краем глаз, как сбоку мелькает его белая майка. Это было ожидаемо. Мало того, что его болтовня переходит все нормальные границы, так еще и парень, которому я поставил подножку в прошлом сезоне, оказался его лучшим другом. Упс.
Я стараюсь не смотреть Илье Адрик прямо в глаза, боюсь, что этот злюка сразу превратит меня в камень.
– Андерсон! – Помимо акцента, он слегка шепелявит с капой в зубах.
Я стараюсь его игнорировать, но он продолжает перекрикивать толпу.
– Как Рождество, дружище? – От этих слов я прикусываю щеки изнутри так сильно, что вот‐вот хлынет кровь. Он продолжает: – Миленько и… тихо? Все как ты любишь?
В ответ я лишь разминаю шею до хруста.
Он ухмыляется.
– Или ты навестил папашу?
Остатки самообладания во мне мгновенно испаряются, за секунду до того, как мой кулак встретится с его лицом.
Глава 2
Энди
– НОА! Тащи свою пятую точку сюда! Мы опаздываем! Снова!
В конце я перехожу почти на шепот. Стою у лестницы, подперев рукой бедра.
Мой взгляд скользит по вещам, раскиданным по лестнице: стопкам чистого кое‐как сложенного белья, книгам, коробке из доставки «Амазона» по подписке (что, кстати, очень удобная штука, ведь только благодаря ей у нас в доме еще есть зубная паста). В общем, я осматриваю все то, что мы с Ноа сложили на ступеньки, искренне надеясь, что уберем это позже.
После еще одного взгляда на часы я вздыхаю.
Ноа выглядывает сверху, совершенно не обеспокоенный моей спешкой. По вороху темных волос и слипшимся ото сна глазам я понимаю, что он только встал. Хотя я лично поставила ему вчера будильник на 5:45.
В этом его трудно упрекать, никто в своем уме добровольно не встанет так рано. Увы, но я сама на это подписалась, когда нашла себе работу медсестрой. Ноа спускается ко мне. Этим утром он выглядит особенно угрюмо, поэтому я откладываю поучения на потом, достаю злаковый батончик из кармана моего медицинского костюма и протягиваю ему в качестве примирения.
Он молча принимает подношение, едва взглянув на меня своими темно‐карими глазами. Глазами, которые я одновременно люблю и от которых наворачиваются слезы. Такие же глаза были у мамы. Я чувствую, как мое сердце сжимается в груди. Я так по ней скучаю…
Отогнав эти мысли, я наклоняюсь, подняв рюкзак у моих ног. Ноа поворачивается ко