ответила она.
В понедельник зачарованная пляшущими пятнами солнечного света Анджелина, сопровождая их гастрольное турне, бродила из комнаты в комнату. Во вторник, спустя целую неделю новой жизни, почувствовала, что может начать распеленываться – будто это был лишь вопрос избавления от лишних слоев оболочки. В среду испытала боль в мышцах, поняла, что хочет снова ощутить ток крови в венах, и это подготовило ее к четверговым размышлениям о возвращении в профессию, которые не единожды посещали ее летом. Анджелина всегда умела заботиться о людях, еще до того, как у нее появились собственные дети. Она вздохнула и расправила плечи. Не нужно форсировать события; у нее достаточно времени, чтобы позволить себе всплыть на поверхность. До самого Дня благодарения дом в полном ее распоряжении.
Утром второй пятницы, пока Уилл садился в машину и выезжал задним ходом, Анджелина стояла у порога. И продолжала стоять там, когда ворота гаража опустились, отрезав остальной мир от ее собственной, частной вселенной, в которую она, развернувшись, и устремилась, словно для того, чтобы разгадать себя. В спальне остановилась перед своим шкафом-купе, заполненным одеждой прямо‑таки до отказа. Перегруженным. Набитым. Нашпигованным.
Может, стоит начать с центра и пробиваться наружу? Или, наоборот, проложить себе путь внутрь? Как бы там ни было, Анджелина приступила.
Сперва она попыталась рассортировать вещи прямо на вешалках, в тесном пространстве шкафа, но скоро вспотела. Ей стало душно, появилось ощущение клаустрофобии. Поэтому Анджелина собрала висящую одежду в охапку и перенесла на кровать. Вытащила обувь, стопки свитеров, корзины с зонтами и сумочками, чемоданы, коробки и пакеты. Достала из шкафа всё до последнего ремня и шарфа. Забравшись на стремянку, вымыла верхнюю полку и деревянную перекладину. Опустившись на четвереньки, влажной тряпкой прошлась по краю ковра внутри шкафа, рядом с плинтусом, в результате чего образовался влажный черный комок пыли. Протерла нижние полки и внутренности выдвижных ящиков. Пропылесосила, убрала пылесос.
Стоя в чистом шкафу, Анджелина ощутила тяжесть своей пропотевшей одежды. Она вылезла наружу, сняла всё и бросила в корзину для белья. Снова оказавшись нагой, на сей раз в тесном пространстве пустого шкафа, легла на ковер. Закрыла глаза, вздохнула и неподвижно застыла. Двигалась лишь ее грудь, вздымавшаяся и опускавшаяся, когда она вдыхала сладкий запах пустоты – пустоты, в которой можно было делать всё что угодно, заново открывая для себя, что именно доставляет радость.
Анджелине захотелось пить. В ванной из крана потекла ржавая струйка. Когда она посветлела, женщина наполнила стакан, сделала глоток воды с землистым привкусом и вернулась в шкаф-купе, где села по-турецки, поставив стакан перед собой. Безмятежность исчезла, Анджелине стало не по себе. Когда она потянулась к стакану, сердце ее сжалось и застучало. По телу побежали мурашки. Ей еще сильнее захотелось пить. Откуда‑то из потаенных глубин,