два других, не столь известных актёра, Виктор Мортусов и Роман Блюм. Обоим было хорошо известно, чем заканчиваются прогулки Маркелыча в любом районе планеты.
По словам хозяйки, в городе имелось лишь одно приличное заведение – кафе «Скачущая лошадь». Шагая, Иван Александрович предрёк своим спутникам, что в течение короткого времени вся группа подтянется туда же.
– Вот дрянь! – внезапно отскочив от ближайшей ограды и показывая пальцем куда-то вниз, воскликнул чуткий Блюм. Выскользнув из-под забора, через разбитую улицу переползала чёрная узорчатая змея. «Да уж это», насмешливо откликнулся Мортусов. «Кой хрен уж, у ужа ушки оранжевые, а у этой нет! Гадюка…» Старик актёр, шагая впереди, в споре участия не принял, лишь загадочно улыбнулся.
Когда троица подходила к кафе, от крыльца его навстречу сорвался немыслимой величины чёрный четырёхглазый джип; сверкнув, пролетел мимо с заполошным рёвом, обдал варёным воздухом. Пророчество Маркелыча оправдалось, и даже с лихвой: в «Лошади» уже шло скромное актёрское застолье. Под стеной, воспроизводившей грубую кладку конюшни, с подвешенными подковами и уздечками, фотографиями скакунов, – Борис Xилков подливал водку Катрин Бельской и Лине Таловой. Стояли разорённые закуски, в селёдку с колечками лука был воткнут окурок.
Катрин, рослая, слегка мужеподобная блондинка, держалась, как всегда, строго: только в том хмель и сказывался, что она, затянувшись, резко, будто с отвращением, отбрасывала сигарету от губ и выдувала кверху струю дыма. Лину же, ценимую режиссёром за то, что она сочетала белейшую гладкую кожу, серые глаза и волосы, что вороново крыло, – Лину развезло уже всерьёз. Сейчас у неё была стадия, как она сама стрезва говорила, «предварительного улёта». Талова то закатывала глаза под лоб, то жмурилась и качала головой, бормоча про себя невнятные речи. Выход из этого состояния мог быть самый неожиданный.
Широкоплечий Xилков, с крючконосым лицом хищной птицы, втолковывал дамам нечто серьёзное, когда Иван Александрович положил ему руку на плечо. Все воззрились на старика; тот же, картинным жестом откинув назад седые, до плеч, волосы, объявил:
– Явление второе, те же – и тень отца Гамлета! Па-азволите присесть заслуженному, простуженному?..
Вежливый Борис встал, чтобы от другого столика взять стул Маркелову. Лина же, глядя перед собой пустым взглядом, кратко сообщила, на что, по её мнению, должен присесть «заслуженный, простуженный». «Лина», голосом и жестом одёрнул её Мортусов; но привычный и не к такому старый артист хохотнул только, садясь, будто услышал приятную шутку. Зато Катрин, прищуриваясь, мрачно сказала:
– Талова, ещё одно слово, и я ударю.
Но та уже угасла – сидела, понурив голову, пряди упали на лицо. Виктор, сев рядом, потихоньку взял девушку за руку.
Шустрый Блюм тем временем смотался к барной стойке. Светлые кудри его птицей мелькнули в полутёмном, пустом зале. Понимая, что сами здесь к столику подойдут не скоро, вызвал Роман