который ходил задом наперед. Он был почти семи футов ростом, немного сутулился, ноги его напоминали страусиные лапы. Казалось, все просто – он смотрел через плечо, чтобы видеть, куда идет. Никто не знал, зачем ему это. Однажды они проследили за ним до дома, зигзагами перемещаясь по улице. Тот человек жил с матерью в трейлере на парковке за китайским рестораном, где, по слухам, подавали кошек и собак. Говорили, будто владельцы ночью разъезжают по городу и ловят бездомных животных. Если пройти мимо кухни, можно было услышать, как кипит еда в кастрюлях и на сковородках, а повара спорят по-китайски, курят и играют в кости. Коул не понимал, как человек, ходящий задом наперед, может поместиться в трейлер, не говоря об остальном. Мать его вроде была цыганкой, из тех, к кому ходят погадать. Они видели, как она высунула голову, чтобы выяснить, не смотрит ли кто, а потом захлопнула дверь и задернула штору.
Они с Юджином ушли с парковки спиной вперед. Это было забавно, все казалось каким-то другим. Когда они вернулись к Юджину домой, его бабушка сидела на крыльце в шезлонге.
– А чего это вы, ребята, так ходите? – спросила она. Почему-то им показалось, что они в жизни ничего смешнее не слышали, и оба рассмеялись. Старая женщина покачала головой. – Боже, ну вы и парочка. Не знаю, что с вами поделать.
Дядя где-то откопал для него велосипед, ржавый голубой «рэли», приспособил сзади корзину и отправлял его за покупками, когда было что-нибудь нужно: лампочки в стройтоварах, блок сигарет, и Коулу не нравилось, как смотрели на него люди в городке, будто у него на лбу было написано «Мертвые Родители». Он обнаружил, что ему многое сходит с рук. Он мог у всех на виду стащить батончик, и даже если кто-то замечал, ему ничего не говорили.
По воскресеньям Райнер заставлял их ходить в церковь. Они приглаживали волосы бриолином, застегивали рубашки и чистили ботинки, а он выдавал им галстуки. Они шли туда через крыльцо на Дивижн-стрит, вызывая сочувствие и восхищение соседей. Импровизированное отцовство подняло статус их дяди среди местных, и он шел с каким-то особым шиком и достоинством.
В церкви Райнер предпочитал последний ряд, и сидел на скамье, вытянув длинные ноги в проход и скрестив руки на груди, ковыряя во рту зубочисткой. Как правило, он еще и решал кроссворд. На лице появлялось выражение озарения, и он вписывал очередное слово. После церкви он покупал им пончики, и другие покупатели кивали и преувеличенно улыбались, будто жалея их и всячески пытаясь это скрыть.
Хейлов все знали. Это было написано на лице буквально у всех. Даже у его учителей. Они знали, что он вырос на грязной ферме. Они знали, что его родители – неудачники-самоубийцы. Они знали, что его брат Уэйд драчун, а Эдди станет в лучшем случае автомехаником. Им не нравился Райнер с его крысиным хвостиком, подружкой-мексиканкой, странным домом и уродливой спецовкой для мойки окон. И даже когда Коул знал ответ и поднимал руку, его никогда не вызывали.
Но дядя думал, что он просто гений.
Как-то воскресным вечером