оставшиеся с первых дней ее болезни. Еще я взяла себе ее бинокль, палитру, заляпанную акварелью в духе Моне, и настольный мольберт. Напоследок я выбрала перо с книжных полок – мягкое, черное, сантиметров пятнадцать в длину, по кромке отливало синим перламутром. Я думала еще забрать ее парфюм, но у маслянистой жидкости в пузырьках был замогильный запах.
А потом чердак. Загроможденный башнями из картонных коробок, он был набит мягкими игрушками и настольными играми; детская коляска без колес и стальные коробочки с заржавевшими щеколдами, отвертками и другими инструментами; там же я обнаружила больше сорока картин и миниатюр, завернутых в старые простыни.
Я осмотрела их все, одну за другой; какие-то не выпускала из рук особенно долго. Никакого общего лейтмотива не было, их объединяла только мама. Нортумберлендское побережье, которое она так любила. Йоркширские болота. Животные. За источник она брала фотографии, чтобы изобразить диких животных в их естественной среде обитания. Ни мертвой земли. Ни лилового неба. Там стояло три моих портрета, когда я была еще ползунком, картина, где мы с Одри в мамином саду сидим на стене, взявшись за руки и устремив глаза в небо.
Поначалу эта находка показалась мне настоящим сокровищем, но вскоре я поняла, что попалась в ловушку. Меня придавило тяжестью этой коллекции, которая наводнила бы мою квартиру так, что от нее уже нигде не спрячешься. Я не могла спокойно смотреть на неподвижный взгляд мамы на автопортрете, на распущенные рыжие кудри, застывшие в краске; не могла принять тот пестрый мир, каким она его знала.
Из сорока с лишним картин я оставила себе две, самые маленькие. Мама ни в коем роде не была знаменитостью, но у нее был свой круг коллекционеров. Я могу только предположить, что она спрятала эти картины на чердак, потому что считала их недописанными, или, может, ей казалось, что им чего-то не хватает. Временами она доставала какой-нибудь старый пейзаж и начинала класть поверх свежие мазки, чуть не утыкаясь носом в холст. Новый слой, как правило, делал картину мрачнее, а не лучше, но она отмахивалась от меня, отвечала, что я, мол, не знаю, о чем говорю, и что она изменилась, поэтому и картину меняет.
Мама перестала рисовать за год до смерти, поэтому коллекционеры были не прочь урвать посмертный лакомый кусок. Я прервала все переговоры и отдала картины на откуп агенту. И только через две недели после того, как я опустошила чердак от картин маслом и акварелей, я получила письмо от агента с чеком на сумму больше, чем мама заработала за всю свою жизнь, даже за вычетом комиссии. Я не ждала наследства – загородный домик она снимала, и меня не удивляло, что сбережений было негусто. Их едва хватило на похороны – на белые розы, пару тарелок вялых сэндвичей без корочки, сосиски в тесте и бисквит королевы Виктории.
А картины обеспечили мне будущее с Артом.
В первые процедурные дни Арта не было; в нашу фокус-группу он пришел только на третьем этапе. Пациенты уходили каждую неделю, их сменяли новые – невольно привыкаешь