рное, быстрее будет, если я здесь выйду, – говорю я. – Пройдусь дальше пешком.
Водитель поднимает руки и пожимает плечами.
– Надеюсь, вам подвернется кто-нибудь в обратную сторону, – слабо извиняюсь я, открывая пассажирскую дверцу.
– Видно будет, – устало отвечает водитель.
Я вылезаю наружу и наблюдаю, как он разворачивается и уезжает назад, подальше от типичной для западного Лондона пробки.
На улице холодно, и от моего теплого дыхания в воздухе образуется пар. Я застегиваю куртку и прячу руки поглубже в карманы. Шагаю к набережной, чувствуя под ногами хруст опавшей листвы. Дорога ведет в Сент-Марнем, но на севере деревни я срежу путь к Хадли через футбольное поле.
Завибрировал мобильник. Откидываю крышку, озаряя светом экрана темную тропинку. Сообщение от Мадлен Уилсон – моей начальницы из новостного онлайн-агентства, самого известного в стране. Последние шесть часов мы провели у нее в доме с видом на Ричмонд-парк, дорабатывая сценарий для подкаста по криминалистике, который я буду записывать через неделю. И вот Мадлен уже шлет мне очередные предложения для сценария. В этом она вся – неутомима, всегда полна свежими идеями. Журналистика у нее в крови: ее отец Сэм – газетчик старой школы. Она сама никогда это не признает, но я хорошо знаю, что ее профессиональная одержимость, стремление первой раскопать лучший материал, достались ей именно от отца. А от нее, видимо, перешли и мне.
В последние недели перед записью Мадлен поддерживала меня всеми силами. Полгода тому назад при поддержке местного офицера полиции – констебля Дэни Каш – я раскрыл правду о смерти моей матери и о жестоком убийстве Ника. Страшная гибель моего 14-летнего брата уже четверть века тревожила умы моих соотечественников. Как раз историю Ника я и собирался рассказать в этом подкасте.
Мне было восемь, когда его убили, и эта потеря останется со мной навсегда. На протяжении многих лет я просто не мог осмыслить произошедшее. Чудовищный характер этого убийства сделал мое имя – Бен Харпер – известным не только в нашей стране, и большую часть своей жизни я прожил в тени смерти Ника и скорби нашей семьи. После кончины матери, которая, как считалось, покончила с собой, я понял, что выход у меня один – идти дальше, вперед, не оглядываясь на прошлое. Но в этом году, когда история моей семьи обросла новыми подробностями, все изменилось. Узнав наконец правду, я решил, что хочу рассказать ее и другим. Я опубликовал эту историю на нашем новостном сайте, и она привлекла внимание людей по всему миру, собрав, к вящей радости Мадлен, рекордное количество просмотров. Я боюсь, что подкаст вызовет новую волну интереса к истории моей семьи, но мое стремление рассказать людям правду все же сильнее. Ник был моим героем, и этот подкаст – единственное, что я могу противопоставить несправедливости, отнявшей его у меня. Я все еще скучаю по нему. И по маме. Каждый день.
Сент-Марнем ярко освещен фонарями, но на краю футбольного поля на окраине деревни я снова оказываюсь в темноте. Пробираюсь по тропинке; от земли холодно ногам. Замечаю впереди мелькающие огоньки и через пару секунд отступаю, давая дорогу двум велосипедистам, которые спешат домой после долгой рабочей недели. Рядом тянется подсвеченная снизу беговая дорожка; по ней, борясь с пронизывающим ветром, несется одинокая бегунья, упорно приближаясь к финишной прямой. Из-за кирпичных стен нового спортивного павильона доносятся пугающе бодрые звуки – там проходят занятия по фитнесу.
Чтобы срезать милю на пути к Хадли, сворачиваю к небольшой рощице за кромкой футбольного поля. Оттуда спускаюсь к реке, иду в сторону кладбища за церковью Святого Стефана и вскоре упираюсь в железную ограду, через которую я, как и многие жители Хадли и Сент-Марнема, за последние тридцать лет перелезал, наверное, тысячу раз, чтобы быстрее добраться до Нижней улицы. Перекидываю сумку через плечо и хватаюсь за невысокое ограждение. Холодный металл покрыт инеем, и я как наяву слышу мамин голос; она спрашивает, почему я не потратился на пару перчаток. Подтягиваюсь и забираюсь на ограду, но руки скользят, и меня тянет назад; пытаясь удержать равновесие, хватаюсь за острое навершие и падаю вперед, прямо на заброшенное кладбище.
Сжимаюсь в ожидании удара о землю, но не падаю, а повисаю в воздухе. Ремень сумки зацепился за верх ограды. Чертыхаясь, вытягиваю вверх руки в попытке отцепиться, но ничего не выходит. Единственный выход – порвать ремень, понимаю я и делаю рывок вперед. Ремень рвется, и я падаю на землю. Подвернутую лодыжку пронзает боль, и я с криком скатываюсь по покатому склону в нижний темный угол кладбища.
Некоторое время я просто лежу на сырой земле, стараясь прийти в себя. Куртка вся в грязи; в лодыжке пульсирует боль. Замечаю, что из сумки вывалился ноутбук. Осторожно встаю на правое колено и поднимаюсь, пробуя перенести вес на левую ногу. Втягиваю сквозь зубы холодный воздух и задерживаю дыхание. Опираясь на замшелое надгробие, дотягиваюсь до сумки и убираю в нее ноутбук. Внезапно мое внимание привлекает яркий оранжевый свет, озаряющий кроны деревьев на дальней стороне кладбища.
Кое-как встаю на ноги и, цепляясь за надгробия, выхожу, хромая, на тропинку, рассекающую кладбище. С каждым шагом свет становится все ярче.