перегорала и нужно было покупать новый фонарик, и поднялся на пятый этаж, где жили они с Себастьяном. Да-да, они с Себастьяном, потому что мама и папа жили этажом ниже – на четвёртом. Так уж вышло, что их квартиру сделали из двух квартир, находившихся одна под другой, и внутри у них была лестница между этажами. У них с Себом было две комнаты: в одной они играли, в другой стояла двухэтажная кровать, в которой они спали, и обычная одноэтажная – для друзей и приятелей из школы, на случай, если они придут поиграть и захотят остаться на ночь. В Дании так часто делают: ночуют у школьных товарищей и завтракают потом в их семьях.
К Себу часто кто-то приходил, он общительный, Себ. Вернувшись из школы, Петер то и дело заставал брата в компании очередного товарища из класса: они сидели на диване бок о бок и играли в «Фортнайт». Петер не любил «Фортнайт», наверное, потому, что ему не с кем было в него играть, или, может быть, наоборот, ему не с кем было играть, потому что все любили «Фортнайт», а он нет. У Петера все эти годы был один друг, Лукас, и Петеру как-то не приходило в голову заводить ещё друзей, ведь ему и с Лукасом было весело. В нулевом классе, и в первом, и во втором, и в третьем, и в четвёртом. А в пятом Лукас уехал, потому что его родители были из Австралии и их семья вернулась обратно к себе. Теперь они болтали и переписывались в снэпчате. Но как-то всё реже. Папа сказал, что Петер не должен расстраиваться, ведь у Лукаса произошли в жизни серьёзные перемены, ему нужно было сейчас сосредоточиться на новом мире, в котором он вдруг оказался, и ему трудно будет дружить с Петером, как прежде. Это нормально, сказал папа. Петер должен это понять, потому что ему уже скоро двенадцать, он достаточно взрослый для того, чтобы понимать такие вещи. И Петер их понимал, но от этого понимания легче почему-то не становилось.
На продлёнке он обычно шёл в мастерскую и мастерил что-нибудь из дерева: ракетки для настольного тенниса, револьвер, похожий на настоящий, хотя из него и нельзя было стрелять, фотоаппарат, тоже как настоящий, только деревянный, поэтому фотографировать им, понятное дело, тоже было никак нельзя. Зато Петеру было в мастерской не скучно. Время летело быстро. Если надоедало мастерить, он приносил из дома мяч и забивал его на футбольной площадке в пустые ворота, представляя себе, что в них стоит легендарный Петер Шмейхель. Шмейхель был его любимым игроком, потому что его тоже звали Петер, как самого Петера. И когда мяч залетал по красивой дуге в верхний угол, Петер даже вскидывал вверх руки и пробегал несколько метров с криками «гол!», так что на него оборачивались ученики и учителя, вышедшие проветриться. Если Петера звали поиграть в настольный теннис или в «Монополию», он чаще отказывался, чем соглашался, и на все призывы родителей пригласить в гости новых приятелей только отрицательно качал головой. Новых друзей он завести ещё не успел, а приглашать просто мальчиков, с которыми он и в школе-то ни во что не играл, было бы странно.
Он уже начал набирать сообщение Лукасу, где описывал своё недавнее падение с велосипеда и удивительную