снаружи продолжал шептать свои секреты, унося с собой пыль забытых мечт и утраченных стремлений. Но, стоя на краю, готовая сделать следующий шаг в своей одиссее самопознания, Анна почувствовала странное, необъяснимое чувство мира. Возможно, это было осознание, что она пришла в это место по собственной воле, движимая силой сильнее страха: непоколебимым убеждением, что она сможет, и будет, искать способ покорить шторм, что разорял её душу.
Двойственная природа реабилитационного центра была отражением самого человеческого опыта – танцем света и тени, симфонией радости и печали. И, перепрыгивая черту, что делила царства памяти и забвения, она знала, что собирается отправиться в путешествие, которое переосмыслит ее сущность. Это было путешествие, которое откроет её до самой сути, выставляя на показ её душу как другому, так и той помощи, что искали её ладонью.
Носимый ею лабораторный халат был свидетельством её мужества, декларацией борьбы против тирании её собственных эмоций. Это была декларация, что она не будет определяться своим прошлым, а выбором, который она делала в настоящем. И, проходя в тени центра, оставляя за собой слегка горький след кофе, она несла в сердце надежду, что в конце концов она выйдет из этого крылатого огня возрождённой – фениксом, восстающим из пепла своего отчаяния, сильнее и красивее, чем когда-либо прежде.
Глава 2
В мире слов есть термины, что резонируют с эмоциональной глубиной. Одно из тех слов – "свидания". Оно, как трещина на стекле, при близком взгляде открывает множество смыслов, как пьяный ларец, полный затерянных воспоминаний.
И в этом кабинете психолога, где доктор Анна уже давно почувствовала себя как дома, стены улавливали шепот терзаний и надежд, незадолго до того, как пациент сюда зашел. Это была не просто комната с белыми стенами и мягким креслом. Каждая трещина в краске рассказывала свою историю, каждый шов на диване знал, как звучит печаль. И вот в этом воздухе, наполненном несбывшимися мечтами, сидел Максим, молодой парень, всего 24 года, но уже с такими шрамами, что их не видно только слепому. Его тело, сплошной холст из шрамов, каждый из которых был свидетельством его ужасов. А глаза… Они говорили о бездне, что пряталась где-то внутри, глубже, чем он сам.
Когда Максим открывал рот, звучал голос, с одной стороны, нежный, как шепот, но с другой – холодный, как ледяная вода. Эти слова скользили по комнате, вызывая мороз по коже. Когда он делился своим ужасным прошлым, его голос, будто течь реки, затапливала холодные камни памяти. Он откровенно рассказывал о том, как воспоминания об «отце» вывернули его наизнанку, как его отец превратился в чудовище, что затмевало его детство.
– "Вы не понимаете, доктор," – его голос пробрался сквозь тишину, обвиваясь вокруг невидимой стены, что разделяла их, как змей, ища свою жертву. –" Мой отец— это не просто мужик в привычном смысле, это всепроникающая тень, что омрачала мои годы. Он как призрак, что, хоть и ушел, но влияние его до сих пор гложет меня."
Анна,