боль то святая, то нежная
Наполняет все тени собой.
Это память. Не скрыться от холода,
Что приносит с собой пустота.
То – моя недопетая молодость
В запотевшем проёме окна.
То ─ печаль, чей обет откровения
Принял я в серой сумрачной мгле.
То ─ граница любви и терпения,
Что хранится в увядшей душе.
Это мрак, что с рассветом уносится,
Оставаясь лишь призраком сна.
Это мир, где пощада не просится.
Это свет, это боль, это тьма.
Но ─ живу, несмотря на страдания,
Став сильнее под гнётом судьбы.
Словно пропасть в глубине отчаянья,
Над которой не строят мосты.
Лишь забыть, чтоб не видеть, не мучиться,
Не могу. То сильнее меня.
Если что-то опять не получится,
Значит жизнь доживаю я зря.
Боль потерь, как и страх поражения,
Лишь следы непокорной судьбы.
Окунувшись в прохладу забвения,
Я уйду от слепой пустоты.
Зачем?
Зачем приходит тишина?
Зачем горят на небе звёзды?
Ты в этот вечер не одна,
Но он не видит твои слёзы.
Зачем ты плачешь у окна?
Зачем рукой кому-то машешь?
Среди безумия и зла
Твоя душа добрей и краше.
Зачем ты плачешь в тишине
Без сна в преддверии рассвета?
Он не скучает по тебе,
Любовь осталась без ответа.
Зачем опять чего-то ждёшь,
Украдкой слёзы утирая?
А за окном холодный дождь
Листвой опавшею играет.
А тот, кто душу отравил,
Идёт по жизни без печали.
Он молод, весел, даже мил,
Лишь сердце холоднее стали.
Но близок час, придёт рассвет,
Ты так ждала освобожденья!
Прольётся мягкий, тихий свет,
И прочь уйдёт оцепененье.
Поверь, нет счастья на земле,
Зачем страдать о недоступном?
Живи и думай о весне,
И всё забудется… как будто.
Ненависть
О, ненависть ─ подруга дней моих!
О, тишина, владеющая миром!
Вам посвящаю свой печальный стих,
Убив в душе ликующую лиру.
Мой свет померк. Навеки? навсегда?
Пусть даже так ─ я больше не жалею
О той, что не вернётся никогда,
И всё забуду, связанное с нею.
Устал страдать, обманом жизни сыт,
Душа отравлена и в сердце камень.
О, ненависть, люблю я твой гранит,
Который никогда не тронет пламя.
Я стал другим. Всё в прошлом, всё прошло,
Мой век ушёл с опущенным забралом.
В моей груди предсмертное тепло,
Я