шлеме.
– Определенно моча, – согласился я, блаженно отдуваясь после нескольких крупных глотков.
– А вчера совсем пить нельзя было! – сообщил он радостно.
– Ты местный?
– Угу…
И я спросил про Витька. Он ответил, что отлично знает Витька, рыжего, конопатого чальщика, неделю назад изгнанного с работы за ссору с бригадиром.
– А где он живет? – оживился я.
– Вон в том доме.
– Покажешь?
– Не-ет… Меня его мать не любит. Говорит – спаиваю. А моя жена Витька ненавидит. Тоже говорит – спаивает. Диалектика!
В конце концов он объяснил мне, как отыскать Витькину квартиру, и даже подсказал, что звонить нужно двумя короткими и одним длинным, потому что его мать жутко боится воров, но глазка в двери у них нет: кто-то рассказал ей, будто по Мытищам ходит маньяк, который звонит в квартиру и, когда хозяин припадает к стеклышку, бьет в глазок шилом, крича при этом ненормальным голосом: «Спокойной ночи, малыши!»
На условный звонок дверь открыли, но беседовали со мной через цепочку. Сквозь узкую – сантиметра три – щель я мог разобрать лишь то, что это женщина и на голове у нее бигуди.
– Добрый день! – сказал я.
– Я Витькиных долгов не раздаю! – зло крикнула она.
– Я не за долгом…
– А зачем? – испуганно спросила она, и дверь начала медленно закрываться.
– Подождите! Я из стройуправления. Хотим Виктора на работе восстановить.
– А удостоверение у вас есть?
– Конечно! – Я махнул перед щелью, сократившейся до сантиметра, писательским билетом.
– Восстановите! Он же не виноват! – раздался звон отстегиваемой цепочки, что в этом доме, очевидно, означало высшую степень доверия к гостю.
Дверь распахнулась сантиметров на пятнадцать – как раз на длину второй цепочки. Я увидел, что Витькина мать еще сравнительно молодая женщина с белым круглым лицом, тонко выщипанными бровями и пышными формами.
– Вы уж восстановите! – снова попросила она. – Парень-то совсем с круга сбился. Дружки портят. Водка проклятая! А сегодня утром вообще какую-то шушундру в дом притащил – еле выгнала… Жениться собрались. А где тут жениться на двадцати пяти метрах? У меня самой хороший человек есть, непьющий, так я же его в дом не вожу!
– А невесту Надюха звали?
– Зачем мне знать-то? Я, может, сама – невеста!
– А куда же они пошли?
– Мне-то что? Я так и сказала: к себе жить не пущу. У меня тоже хороший человек есть… Пусть живут где знают. С милым рай в шалаше… Так они, наверное, в шалаше!
Возле шалаша сидел, грустно обхватив колени руками, Витек. Кругом валялись несчетные пустые бутылки, грубо вспоротые консервные банки, обертки и огрызки, из чего можно было заключить, что в трудные минуты в этом шалаше отлеживается