Голем безмолвным изваянием застыл у двери. Я раскрыла было рот, но так и не осмелилась произнести ни слова. Накатили жуткие мысли. С каждой секундой я всё ярче и кровавее представляла своё будущее, всё сильнее боялась, всё больше жалела себя, горемычную. Хуже того: я подумала, вот бы здесь оказалась Блюмхен. Я поразилась своей подлости, устыдилась и заплакала. Слёзы беззвучно текли по вискам и шее: я не могла позволить, чтобы голем услышал. Но он, наверное, в этой темноте видел не хуже кошки.
– Не плачьте. Утро вечера мудренее.
И тут я зарыдала в голос.
***
В «моей» комнате, потрескивая, оплывали свечи. Передо мной выстроились тарелки со снедью. Даже если бы я была голодна, столько я все равно не смогла бы проглотить. Голем укоризненно посматривал на меня, подпирая дверь.
– Вам лучше поесть, госпожа.
– Но я не могу. Честно.
На еду даже смотреть было противно.
– Если вы опять откажетесь, хозяин будет в ярости.
– Передай ему, что он зря старается. Я не могу есть, когда не хочу. Не хочу есть, если нервничаю. А я очень сильно нервничаю, когда меня похищают и собираются принести в жертву.
– Мне не хочется расстраивать вас, но хозяин ещё вчера упомянул о заклинании, с помощью которого обычно фаршируют утиную тушку.
Я в ужасе окинула взглядом расставленное на столе изобилие. Меня замутило.
– Но я правда не могу. Конечно, устроить голодовку – заманчивая идея, но тогда твой хозяин помчится перенастраивать аппарат под мой вес, и проживу я ещё меньше, чем при теперешнем раскладе. Я бы рада поесть, но при одной мысли мне плохо.
– Простите, госпожа, но я вынужден поставить хозяина в известность.
***
Это заклинание было похоже на клистир наоборот. Вот уже с четверть часа я обнимала поганое ведро, потому что насильно затолканная в меня еда настойчиво просилась на волю. Надо мной, сложив руки на груди, стоял голем. Колдун ходил взад-вперёд и громко ругался, чтобы перекрыть изрыгаемые мной неаппетитные звуки.
– Я говорил вам, хозяин.
– Заткнись.
Я смотрела на плавающие в ведре горошины и старалась не думать об отвратительном кисло-сладком привкусе во рту и в носу.
– Ещё не поздно отказаться.
– Слишком долго я к этому шёл.
Колдун покинул комнату под мерзкий жирный плеск.
***
Кажется, Людомору всё-таки не давали покоя остатки совести, потому что больше он не применял своего чудодейственного заклинания. Чернокнижник даже разрешил мне иногда гулять по замку, но занятие это было не слишком интересное, потому что большинство покоев было закрыто на ключ, чтобы не расходовать тепло. Коридоры были страшные и тёмные, со стен немногих открытых комнат смотрели оскаленные звериные морды, из рам следили неприветливые лица, и сам замок выглядел неухоженным и омертвелым, как и его владелец.
Бо́льшую часть времени я проводила в отведённой