не то. Лихомара пригляделась. Сначала ей показалось, что сквозь панаму проросла трава. Потом она поняла, что все еще хуже: проросла сама панама. Вместо трех… нет, четырех… нет, пяти верхних горошин зеленели какие-то растеньица! Два повыше, три пониже, а те, что повыше – еще и с усиками.
Она потянула одно усатое растеньице – и вынула его с корнем из панамы. На его месте осталась ровная круглая дырка. Лихомара схватила панаму, расправила, поставила тульей кверху: да, и с другого бока испорченные горошины; лента, правда, уцелела. «Пей, миленькая, тебе расти надо», – вспомнила она. Неужели это все от молока? Ну, знаете!
Лихомара бросилась в воду и до полудня просидела на дне. К полудню стало ясно, что о возращении панамы теперь не может быть и речи, и отчасти это даже к лучшему. Растеньица можно повыдергивать, а остатки панамы – носить! Самой!
Тогда лихомара снова выбралась на берег – взглянуть на сокровище, теперь уж точно не чужое. От того, что она увидела, впору было тоже завыть: «Где же моя панамка?» От панамы остались лента да поля. Середина пропала. То, что проросло из нее, подросло и выросло в нечто невиданное. Нижняя часть этого невиданного нечто была ажурной, но только такой ажур не связала бы, пожалуй, ни одна бабушка – ни Домашняя Обыкновенная, ни даже Генерал. Изящные, воздушные стебли как бы склонялись в полупоклоне, закручивали спиралями усики не толще уса Ах-Ты, полураскрытым веером держали листья. В верхней же части парили цветы, похожие на бабочек, какие никогда еще не пролетали над лихомариным болотом. Бабочек цвета бледно-розовой розы сорта «Барбара Остин», или вроде того… В незнакомых растениях было что-то изысканно-графское.
Ну, вот, теперь ни наденешь, ни вернешь, – ничего с этой панамой не сделаешь. Потому что букет живых цветов ветер точно не унесет, – значит, и лихомара тоже. Зато она может проникнуть в любую щель, и лихомара проникла: проверила, на всякий случай, что там под панамой. Увидела корешки. «Правильней называть это клумбой», – решила она. Цветы были явно садовые, и лихомара почувствовала себя немного дачницей. Она даже приняла вид графини, – все равно, подруга не видит, – и немного побродила вокруг своей «клумбы» в длинной юбке и блузке с рюшами. Потом вспомнила Бабушку Домашнюю Обыкновенную, сменила свой наряд на сарафан и еще немного побродила. Все же блузка с юбкой были привычнее.
Потом лихомара подумала, что долго играть в дачницу не получится: цветы ведь, наверное, скоро завянут. Вон у графа были цветники размером с ее болото, – там розы сорта «Барбара Остин», или вроде того, там георгины… И между цветниками ходил садовник с лейкой. А эти как поливать? И долго ли смогут они расти из панамы, – обычные-то цветы растут из земли… Лихомара отыскала в траве тот стебелек, что успела выдернуть. Он совсем не подрос и немного привял. «Ох, прости, пожалуйста, – сказала она ему, – сейчас поставлю тебя в воду».
Потом она уселась возле бывшей панамы (в юбке и блузке), думая о том, что для цветника