смородины было видно, как один из фашистов первым поднялся на крыльцо, за ним пошли два других. Затем он услышал сквозь приоткрытую дверь, как солдат что-то говорит отцу. Валентин подошел к самому крыльцу, а потом сказал:
– Говорит, жить здесь будут солдаты. Велел дом освободить.
Но вот Валентин отпрянул от крыльца и встал за дерево.
Мимо, о чем-то весело переговариваясь, прошли немцы. Один из них аккуратно притворил за собой калитку и защелкнул крючок. Потом что-то написал мелом на столбе.
Когда фашисты ушли, Алексей Иванович позвал детей в дом. Отец был мрачнее тучи. Юрий не знал, чем он так рассержен: мальчуган еще был захвачен происходящим…
– Из дома нас выгоняют, ироды, – тихо сказал отец. – Пока выкопаем землянку, будем жить на чердаке. Валюшка и Зоя, берите лопаты, а ты, Юрик, тащи из-под терраски кирпичи и доски. Пойдем себе новый дом делать. И ты, мать, давай собирайся!.. Пока не поздно, забери что есть из продуктов. Вишь, как оно поворачивается… – Отец сокрушенно махнул рукой.
«Выходит, – думал Юрий, – отдай им свой дом, а сам иди жить где придется…»
– Да побыстрее, ребятки, – добавил отец, – сказали: вечером придут на постой.
Захватив в сенях топор и пилу, отец заковылял на террасу.
Весь день они трудились в саду, а вечером тихо поднялись на чердак. Ночью Юрий просыпался, тревожно прислушиваясь к монотонному шелесту дождя, к отрывистым крикам часовых, к шуму и лязгу машин на дороге. Отец стонал во сне, маленький Бориска беспокойно ворочался. Юрий раздумывал обо всем, что видел и слышал.
Впечатлений было много в этот странный день. Только что здесь были наши, и вот теперь фашисты, враги… Все это плохо укладывалось в мальчишеском сознании.
Перед глазами стояло красное, толстощекое лицо молодого гитлеровского солдата, которого он видел вечером. Тот сидел на крыльце и чистил автомат. Тонкие белые усики его двигались, как у кота, грызущего только что задушенного воробья. Прищурившись голубым глазом, солдат смотрел в черный ствол автомата и снова начинал его чистить тонкой складной металлической палкой, на которую он намотал кусок ваты, вырванной из их одеяла (мать сложила его на сундуке, а Зоя не успела унести на чердак).
Бориска с любопытством наблюдал за ним. Вдруг солдат положил автомат и, строго нахмурив рыжие брови, быстро выбросил вперед руку, вытянув пистолетом указательный палец. «Пиф-паф!» – крикнул он, и испуганный Бориска зажмурился от неожиданности. Юра молча подошел и, взяв брата за руку, увел его в сад. А солдат, посмеиваясь, что-то быстро пролопотал и, достав из кармана кусок сахару, кинул его Бориске. Борька было протянул руку, но Юрий так сильно дернул его в сторону, что брат чуть не упал.
– Не надо нам его сахара. Пойдем, мать сладкой свеклы даст!
И два маленьких человека почти бегом кинулись в мокрые кусты крыжовника, где отец крыл горбылями землянку. «Как собаке кинул, – думал Юрий. – Не надо нам твоего сахара!» Злые слезы навернулись на глаза. Мокрые ветви стегали по лицу. Когда они