моим?
Она просто его не хотела. Ее не волновала моя слава, она сказала, что я вроде дерева, а она в моей тени. И во всех интервью вечно спрашивают ее не о ней, а обо мне. Сколько это могло продолжаться?
Вот и закончилось. Но я был более чем раздавлен. Я считал, что с ней ушла какая-то хорошая часть меня. И я ее до сих пор любил.
Может, с Ён Чжи стоит начать все сначала?
И когда я только думал об этом, во мне закипала ненависть. Ей никогда не иметь славы больше моей. Ей никогда со мной не сравниться. И не только ей. Разве я не думал так же о Ким Боне? И даже о родителях, которые передали мне талант актера по наследству?
Мне бы только добиться Оскара – а слухами об этом кишит весь корейский полуостров… Голливуд – как много в этом слове… И наполовину мы уже жили друг в друге. Контракт был подписан. Съемки, куда приехала Алла со своей толстой помощницей, были последними в Корее. И я знал, что затем отправлюсь покорять сладчайшую вершину киноэвереста – Гол-ли-вуд…
Я снова уставился на эту картину. Мне нравилось путешествовать по ней. Это путешествие всегда имело магический эффект: мне снова хотелось жить, если почему-то не хотелось на тот момент; мое сердце забредало куда-то в подтекст полотна, а глаза согревались этой аквамариново-золотистой гаммой с оранжевым смехом, запахом лилий и сдержанно-загадочным шумом хвойного леса… Как много всего было в этом нарисованном неведомым М.Д. мире размером с тетрадный лист! Мое сердце словно возвращалось туда, где я был раньше, что делало меня самим собой… Возвращало мне меня, пусть ненадолго. Потом все терялось в дремучих буднях, будто нечистый запутывал стежки-дорожки… И я вдруг приезжал к родителям на какой-нибудь семейный праздник, побитый, с рычащей душой в новом тупике… И взгляд мой снова встречался с взглядом бирюзовой картины, на которую я специально якобы не обращал внимания, но она влекла меня, как чистый мир, о котором мечтают все, как родник, который напоит тебя целебной, обжигающе холодной водой… Но внутри меня сидел черный зверь, и он чуял этот бирюзово-аквамариновый исцеляющий магнит, и, как черт, которого толкают к святой реке, отчаянно кусался, царапался и избивал своих поводырей…
Сначала я старался успокоиться в кругу семьи, любившей меня. Хотя подчас я ловил себя на мысли, что их любовь была чувством по контракту. Мне казалось, что меня родили только для того, чтобы вырастить знаменитость. Никак иначе. Даже мой младший брат не представлял для родителей такого интереса, как я, ведь в нем не оказалось необходимого им впечатляющего таланта. Они иногда обходились с ним, как с соседом, как со случайно зашедшим на семейный пир знакомым человеком, которому не откажешь. Юн Ди давно привык к такому отношению и не претендовал на большее. Я тоже был его культом.
Мама с глазу на глаз нередко делилась со мной мыслью, что детей в роддоме просто перепутали и в лице Юн Ди она воспитала чужого ребенка.
Она подсела ко мне с этим и на сей раз. Но я, разбитый подлостью Ён Чжи, сказал довольно резко:
– Пусть все решит ДНК-экспертиза, наконец. Долго ли тратить время и нервы на домыслы… Может,